Три последующих месяца пролетели, как один день. В начале мая Танкред ван Хоффе вновь приехал в Вакернхайм, чтобы забрать Меридит обратно в Базель. Это расставание далось мне еще сложнее, чем прошлое. А Эм, и вовсе не стесняясь, плакала на моем плече под веселые подначивания отца.
В тот раз мы расстались практически на полгода. Я старательно писал ей письма, расспрашивая о повседневных делах, лошадях и музыке, и так же старательно писал картины, изображая Эм в том или ином образе. На одном полотне я изобразил клавиатуру клавесина и аккуратные, нежные руки Меридит, зажавшие тот самый аккорд, который она показала мне практически годом ранее: левая рука на до-диез, до-диез, а правая на ми, соль-диез и до-диез. Каждое ответное письмо я встречал, как самый большой в жизни праздник.
Я был настолько увлечен своими мыслями об Эм, что совершенно не замечал происходящих в окружающем мире событий и перемен. Я мельком слушал разговоры отца и матери за завтраком, обедом и ужином, абсолютно не вникая в суть их серьезных диалогов. Они говорили о том, что Лорен в скором времени выйдет замуж за сына Густава Рейнсхольда, что они переедут куда-то на восток, в город, который располагается даже дальше, чем Майнц. Говорили, что цеха ведут себя нагло и грубо, а вороватые простолюдины осмелели в конец - в Королевском лесу то и дело ловили того или иного нарушителя феодального права. Отец сухо рассказывал, что каждого преступника ждет смертная казнь через повешение - прямо на крупной торговой площади Майнца. Как-то раз, он обмолвился, что тощий бедняк со смутно знакомым именем Вертард Ватт был пойман с тушей крупного оленя прямо на границе леса Фронсбергов, и теперь бедолагу ждет петля...
Но мне было все равно. Я ждал возвращения Эм.
Она приезжала в октябре и уезжала в марте, возвращалась в августе и вновь покидала мой дом в ноябре. Все моя жизнь свелась к мимолетным месяцам, проведенным вместе с Эм, и к невероятно долгим, тянувшимся целую вечность периодам расставания.
В середине января 1502 года я написал письмо к Меридит, в котором рассказал о неожиданной, потрясшей всю семью смерти Лорен. Моя старшая сестра вышла замуж за Карла Рейнсхольда летом 1501-го. Этот брак был определен, как взаимовыгодная сделка между двумя знатными семьями, но Лорен и не думала противиться воле родителей. Она покорно пошла под венец, лишь однажды выказав недовольство по отношению к властному Густаву Рейнсхольду, и с готовностью покинула фамильный дом Фронсбергов, под тихий плач матери и гордое благословление отца.
Карл и Лорен хотели приехать в Вакернхайм на Рождество. Им стоило поехать верхом или же сесть в теплую карету и неспешно отправиться из Франкфурта в Майнц, любуясь зимними пейзажами, останавливаясь по пути в придорожных тавернах, чтобы отогреться у жаркого камина внутри душного помещения, заполняя нутро сладким вином, а разумы нежными разговорами. Но они выбрали путь по Майну, сев в порту на небольшой корабль Рейнсхольдов. Тридцать пять километров зимней реки, вероятно, казались Карлу забавным приключением, о котором они с блеском в глазах могут вспоминать в будущем, лежа в мягкой кровати, не испытывая ни речного бурного потока под прочным деревянным дном лодки, ни промозглости холодных кают, скромно обставленных простой мебелью.
Но у погоды на этот счет были свои планы. Зима 1501-1502 была неестественно холодной и суровой, с мощными ледяными ветрами и частыми гудящими метелями. Молодая чета Рейнсхольд так и не прибыла в Майнц. Хотя и не совсем так - Карл все-таки добрался до города. Его замороженный труп прибило к берегу Рейна, сразу возле Майнского порта. Окоченевшее тело Лорен нашли под хаотичными завалами основательно разрушенного корабля. Ей должно было исполниться семнадцать в 1502-ом.
Какими бы богатыми не были похороны, она кажутся всего лишь похоронами, когда в сырую землю кладут того, кто тебе дорог.
Ответное письмо Эм не заставило себя долго ждать. Она писала, что искренне соболезнует нашей утрате, что новость о гибели Лорен повергла ее в ужас, и она очень долго плакала, прочитав мое послание. Писала, что чувствует наше горе и нашу боль...
Эм приехала весной, к моему десятому дню рождения. Осенью - к своему одиннадцатому. Летом, когда мы снова были ровесниками, и зимой, когда она опять была меня старше. Меридит приезжала каждый год по нескольку раз, с каждым приездом становясь все более похожей на ту особу, которую я нарисовал в семь лет. На моих глазах Эм превращалась из милой девочки в не просто привлекательную девушку, а в божественное создание, существо чистой и поющей красоты. В тринадцать лет она уже свободно творила музыку, прекрасным голосом подпевая клавесину, а я научился писать картины в ее присутствии, выслушивая ее пожелания о каждом будущем портрете или пейзаже, и давая им впоследствии жизнь.