-- Что ты имеешь ввиду? Моё имя Серж.
-- Это не настоящее имя.
Таксист рассмеялся, но увидев в зеркале лицо Кодрака, замолчал и посерьезнел:
-- Ты просто ещё слишком молод...
-- Вы сами просто ещё слишком молоды, чтобы понять. Вы ещё и не рождались. Ибо родиться -- это не просто. Для этого нужно научиться умирать.
-- Ну вот это точно словоблудие! Сынок, когда-нибудь тебе это надоест. Попомни мои слова.
-- Что "надоест"? Умирать? Или смотреть на таких, как вы, испытывая боль в груди и в ногах? Вы думаете, что это нужно МНЕ? Чтобы самоутвердиться?
-- Что "нужно"?
-- Отвечать на ваши вопросы. Думаете, мне это нужно? Это нужно вашей душе. А для меня эта беседа -- лишь ещё один шаг к добровольной смерти.
-- Что-то я перестал тебя понимать.
-- А вы и не начинали.
-- Так, парень! Замолчал? А то вон дама заскучала.
-- Я не заскучала. -- Её печальный голос слегка надорвал пространство, и стало холоднее. -- Мне интересно. Только я думаю, что это плохо кончится. Этот спор...
Водитель поморщился:
-- Ну, я его не начинал. Хотел как лу-...
-- Вы его спровоцировали. А я, как дура, поддержала. Давайте лучше помолчим.
Кодрак был благодарен ей за эти слова. Он молча уставился в окно; порезы затягивались, оставляя после себя твёрдые рубцы.
В тишине они подъехали, наконец, к её дому. Она дала десятку, помедлила, дала ещё одну десятку и кивком позвала Кодрака за собой.
Они поднялись на четвёртый этаж, вошли в тёмную квартиру, пахнущую благовониями, прошли на кухню и уселись друг перед другом за чайный столик.
Он глубоко вздохнул и замер, созерцая её полупрофиль на фоне белой стены. Она глянула на него:
-- Чего?
-- Да так, ничего. Знаешь... В каждом из нас есть Нечто, что присутствует ЗА бронёй личности, железобетоном рассудка и тлеющей бездной страстей. Иногда это Нечто выходит на поверхность: такое происходит, казалось бы, в самые обыденные моменты -- тогда мы вдруг "забываем" себя и окружение. (...) И это Нечто сверкнёт на долю секунды -- не дольше, -- но броня личности спохватывается и снова закрывает этот вселенский Огонь, эту чистую сущность нас самих. И мы говорим, что "просто задумались" или "на миг забыли себя" или ещё что-нибудь оправдательное. Хотя на самом деле, именно в такие моменты мы не "забываем", но "вспоминаем" себя. (...) А этот вечный Огонь в нас ждёт, когда мы износим эту нашу личность, искрошим этот наш хвалёный рассудок, иссушим болота страстей и, наконец, захотим узнать об этой частице Света, Чистоты и Простоты в нас. Именно простоты -- о, она столь проста. Божественно проста. И она смеётся над нашей философией, потому что знает, что стоит ей просто дунуть, и вся эта философия разлетится пылью. (...) А может быть, я всё это нафантазировал, глядя на твой полупрофиль. Но мне дороже мои фантазии, чем "их" дубовая и заскорузлая "реальность".., с ответами на все вопросы.., включая вопрос о численности населения.
-- И ты обо всём этом подумал, "глядя на этот полупрофиль"?
-- Я думаю об этом всегда. И временами возникает момент гармонии, когда я могу об этом сказать, не рискуя получить кулаком в нос, или пинка под зад, или... ножом по горлу.
Она нахмурилась:
-- Будешь морс?
Кодрак отрицательно покачал головой и сказал:
-- Давай.
-- Чему верить, голове или словам?
-- Своей интуиции. Удиви меня... Впрочем, уже удивила.
-- Ты имеешь ввиду мою догадку о том, что тебе некуда идти?
-- ... и что мне нечем заплатить?
-- Считай это шёпотом моей души.
Кодрак вскинул голову, уставился на неё расширившимися от пронзительного знакомого чувства зрачками, взял кружку с горячим морсом и ушёл в себя.
Перед ним на низкой табуретке раскинуло ветви сухое деревце с одной-единственной набухшей почкой. Он держал ладонь левой руки над этой почкой, из которой неизвестно что должно было распуститься, -- то ли цветок, то ли новая ветка, то ли ядовитая пустула, -- дышал на неё, пытаясь согреть дыханием, смотрел, изливая живительный свет чёрными колодцами глаз...
-- Что такое "душа"? -- обронил в пространство, будто даже и не к ней обращаясь.
-- У всего есть душа, -- отвечало пространство её голосом.
-- А может ли душа испытывать боль?
Она не отвечала. Конечно, можно было процитировать что-нибудь из мудрых книг. Но в сердце... Что ты должен ощущать в своём сердце? Можно ли передать это словами? Поэтому она отвечала молчанием, которое было красноречивее любых слов.
И ещё она не очень хорошо понимала, что происходит. Как будто она всегда шла по тесному тёмному коридору, а тут вдруг оказалась на огромной скале, обрывающейся в море -- аж голова кружится и мурашки по спине, -- а перед ней бескрайний океан, и ветер рвёт шевелюру. И такая мягкая бескрайность, такая пугающая ширь, такой... покой. Или как будто всю жизнь (не эти двадцать или сорок лет, а ВСЮ свою бесконечную жизнь), как будто всю жизнь она спала; а теперь вдруг проснулась; и шарит по стенам и потолку плохо фокусирующимся со сна взглядом; и в голове сладкая пустота, а в теле тяжесть, словно теперь ей предстоит заново учиться всему -- двигаться, ощущать, чувствовать, думать.
-... двуногое в этой странной шкуре ни зверя, ни птицы. Вы всё понимаете не так. Вы не знаете ни "чистоты", ни "красоты", не говорю уже о "гармонии".
-- "Вы"? -- переспросила она. -- Ты отделяешь себя от остальных? Или ты не человек? И кто же ты? -- вопрос должен был прозвучать шутливо, она даже улыбнулась, но...
Он глядел ей в глаза:
-- Вы единственные, кто "отделяет" себя от остальных.., от остального мира, который всегда был един. Не потому ли вы путаете "чистоту" с санитарией, "красоту" с геометричностью и единообразием? А ваше понятие "гармонии" просто ужасает: вмешаться и всё испортить, сделать из живой подвижной вещи "правильную" мёртвую форму -- это вы называете "благоустройством". Может быть, стоило бы вспомнить изначальный смысл этого слова?.. "Благо-устройство". Впрочем, извини. Ты здесь ни при чём. Ты делаешь, что можешь. Но таких, как ты, мало. Очень мало. И всё же вы соль земли.
-- Что же, всё именно так. Но ты не ответил на вопрос.
Он махнул рукой:
-- Ты и так всё знаешь. Просто тебе... немного страшно получить утвердительный ответ. И твоё внешнее существо надеется уложить всё в привычные рамки.
-- Ты ненавидишь "нас"?
-- С чего бы? Я -- в вас, а вы -- во мне.
-- ... а ты -- часть мира.
-- Не "часть". "Частей" не существует во вселенной. Разделение на части происходит лишь в ваших головах.
-- Поэтому можно сказать, что ты и есть "мы"?
Он не отвечал.
-- Ну что же, с нами решили. Как насчёт тебя? Есть что сказать? Рассказать?
-- Всегда есть что сказать, если рядом с тобой живое сердце, а не рефлексирующий костюм с пустотой внутри..., знающий ответы на любой вопрос.
-- И кто же такой Кодрак?
-- Есть два Кодрака: один родился в этом городе и дожил до 25-ти лет; и второй, который пришёл из прошлого или будущего, таинственный и бескрайний.
Жизнь первого из них всегда была связана с ложью. Ложь в школе, на линейках, уроках военной подготовки, где все должны стоять строем, быть коротко стрижены и иметь одинаковые мысли в голове. Ложь в семье, ложь среди друзей семьи. Ложь многочисленной родни с их резиновыми улыбками, -- но он ясно видел под этими улыбками звериный оскал. И вот в один из дней его стало тошнить всей этой ложью, накопившейся внутри. Она извергалась день за днём, непрерывно; пока он не стал в конце концов пустым, прозрачным и несуществующим. И тогда он покинул квартиру и пошёл искать. Что искать? Возможно, тот, второй Кодрак внутри него и знал ответ, но... Искать... Он оставил всё -- даже универсальную тягу к смерти. Потому что это был тот вопрос, который нужно было решить -- и не в голове, а в жизни и в теле.