Елена (закрывает лицо руками). О, замолчите!
Галль. А иной раз я думаю… если бы ты проснулась, Елена, на один только миг — ах, как закричала бы ты от ужаса! И, быть может, убила бы меня, своего создателя… или слабой своей рукой кинула бы камень в машины, которые плодят роботов, но убивают женственность, несчастная Елена!
Елена. Несчастная Елена!
Галль. Что поделаешь? Она ни к чему не пригодна.
Пауза.
Елена. Доктор…
Галль. Да?
Елена. Почему перестали рождаться дети?
Галль (помолчав). Это неизвестно, Елена.
Елена. Нет, скажите мне!
Галль. Потому что мы делаем роботов. Потому что образовался излишек рабочей силы. Потому что человек стал, собственно говоря, пережитком. Похоже на то, что… эх!
Елена. Договаривайте!
Галль. …что природа оскорблена производством роботов.
Елена. Что станется с людьми, Галль?
Галль. Ничего. Против природы не пойдешь.
Елена. Почему Домин не ограничит…
Галль. Простите, но у Домина свои идеи. Не следовало допускать, чтобы люди с идеями влияли на ход дел в мире.
Елена. А никто не требует, чтобы… вообще прекратили производство роботов?
Галль. Боже сохрани! Такому человеку не поздоровилось бы!
Елена. Почему?
Галль. Потому что человечество побило бы его камнями. Знаете, все-таки удобнее, чтоб за тебя работали роботы.
Елена (встает). А скажите, если сразу остановить Производство роботов…
Галль. (тоже встает). Гм… для людей это был бы страшный удар.
Елена. Почему удар?
Галль. Потому что им пришлось бы вернуться прежнему образу жизни. И пожалуй…
Елена. Что же вы замолчали?
Галль. Пожалуй, возвращаться уже поздно.
Елена (подошла к цветам Галлемайера). Галль, эти цветы — тоже пустоцветы?
Галль (рассматривает их). Конечно они бесплодны. Понимаете, это культурные растения, их рост искусственно ускорен…
Елена. Бедные пустоцветы!
Галль. Зато как они прекрасны.
Елена (притягивает ему руку). Благодарю вас, Галль. Наш разговор дал мне так много!
Галль (целуя ей руку). Другими словами, вы меня отпускаете.
Елена. Да, до свидания.
Галль уходит.
Пустоцвет… пустоцвет… (С внезапной решимостью.) Нана! (Открывает левую дверь.) Нана, поди сюда! Разведи огонь в камине! Быстро!
Голос Наны. Да сейчас, сейчас…
Елена. (взволнованно ходит по комнате). «Пожалуй, возвращаться уже поздно»… Нет! Разве что… Нет, это ужжасно! Господи, что мне делать?.. (Останавливается возле цветов) Скажите, пустоцветы, должна я так поступить? (Обрывает лепестки шепчет) О, боже мои, да, должна! (Убегает налево) Пауза.
Нана. (входит через задрапированную дверь с охапкой поленьев). Пожалуйте, топить вдруг понадобилось! Это летом-то!.. Да ее и след простыл. Экая непоседа! (Опускается на колени у камина, разжигает огонь.) Летом — топить! И чего только ей в голову не взбредет! Словно не десять лет замужем… Ну, гори уж, гори! (Смотрит в огонь.) Ведь ровно дитя малое! (Пауза.) Разума — то ни на столечко! Летом топить велит… (Подкладывает поленья.) Чистый ребенок!
Пауза.
Елена (возвращается из левой двери с целым ворохом, пожелтевших бумаг в руках). Разгорелось, Нана? Пусти-ка, мне надо… вес это сжечь. (Опускается на колени у камина.) Нана. (встает). Это что же такое?
Елена. Старые бумаги, ужжасно старые. Сжечь их — или нет, Нана?
Нана. А они не нужные?
Елена. Ни на что хорошее — не нужные.
Нана. Тогда жгите.
Елена (бросает в огонь первый лист). А что бы ты сказала, Нана, если б это были деньги? Огромные деньги!..
Нана. То и сказала бы: жгите. Большие деньги — нечистые деньги…
Елена (сжигает следующий лист). А если это открытие?.. Величайшее изобретение в мире?..
Нана. Сказала бы: жгите! Все выдумки — против бога. Святотатство одно. Нешто можно после него лучше устроить мир?
Елена (все время бросая бумаги в огонь). А скажи, Нана, если б я сожгла…
Нана. Матушки, не обожгитесь!
Елена. Смотри, как свертываются листы. Будто живы. Будто ожили. Ах, Нана, это ужжасно!
Нана. Дайте, я сожгу!
Елена. Нет, нет, я должна сама. (Бросает в огонь последний лист.) Все должно сгореть! Смотри, какое пламя! Оно — как руки, как языки, как фигуры человеческие… (Шевелит кочергой.) Ах, улягтесь, улягтесь!