— А потом куда?
— Куда-нибудь. Где лучше.
— А где?
— Где? Кабы знать, тогда что! Найти надо.
— Приходи утром на речку, Жиган. Раков по норьям ловить будем!
— Не соврешь? Обязательно приду! — весьма довольный ответил тот.
Перескочив плетень, Димка пробрался на темный двор и заметил сидящую на крыльце мать. Он подошел к ней и, потянувши за платок, сказал серьезно:
— Ты, мам, не ругайся… Я нарочно долго не шел, потому Головень меня здорово избил.
— Мало тебе! — ответила она, оборачиваясь. — Не так бы надо…
Но Димка слышит в ее словах и обиду, и горечь, и сожаление, но только не гнев.
Шмель поднял голову, насторожил уши и заворчал предостерегающе и сердито.
— Мам, — говорит он, заглядывая ей в лицо, — я есть хочу, как собака. И неужто ты мне ничего не оставила?
Пришел как-то на речку скучный-скучный Димка.
— Убежим, Жиган! — предложил он. — Закатимся куда-нибудь подальше отсюда, право!
— А тебя мать пустит?
— Ты дурак, Жиган! Когда убегают, то ни у кого не спрашивают. Головень злой, дерется. Из-за меня мамку и Топа гонит.
— Какого Топа?
— Братишку маленького. Топает он чудно, когда ходит, ну вот и прозвали. Да и так надоело все. Ну что дома?
— Убежим! — оживленно заговорил Жиган. — Мне что не бежать? Я хоть сейчас. По эшелонам собирать будем.
— Как собирать?
— А так: спою я что-нибудь, а потом скажу: «Всем товарищам нижайшее почтенье, чтобы был вам не фронт, а одно развлеченье. Получать хлеба по два фунта, табаку по осьмушке, не попадаться на дороге ни пулемету, ни пушке». Тут как начнут смеяться, снять шапку в сей же момент и сказать: «Граждане! Будьте добры, оплатите детский труд».
Димка подивился легкости и уверенности, с какой Жиган выбрасывал эти фразы, но такой способ существования ему не особенно понравился, и он сказал, что гораздо лучше бы вступить добровольцами в какой-нибудь отряд, организовать собственный или уйти в партизаны. Жиган не возражал, и даже, наоборот, когда Димка благосклонно отозвался о красных, «потому что они за революцию», выяснилось, что Жиган служил уже у красных.
Димка посмотрел на него с удивлением и добавил, что ничего и у зеленых, «потому что гусей они едят много». Дополнительно тут же выяснилось, что Жиган бывал также у зеленых и регулярно получал свою порцию, по полгуся в день.
Димка проникся к нему уважением и сказал, что лучше всего, пожалуй, все-таки у коричневых. Но едва и тут начало что-то выясняться, Димка обругал Жигана хвастуном и треплом, ибо всякому было хорошо известно, что коричневый — один из тех немногих цветов, под которыми не собирались отряды ни у революции, ни у контрреволюции, ни у всех, кто между ними.
План побега разрабатывали долго и тщательно. Предложение Жигана утечь сейчас же, не заходя даже домой, было решительно отвергнуто.
— Перво-наперво хлеба надо хоть для начала захватить, — заявил Димка. — А то как из дома, так и по соседям. А потом спичек…
— Котелок бы хорошо. Картошки в поле нарыл — вот тебе и обед!
Димка вспомнил, что Головень принес с собой крепкий медный котелок. Бабка начистила его золой и, когда он заблестел, как праздничный самовар, спрятала в чулан.
— Заперто только, а ключ с собой носит.
— Ничего! — заявил Жиган. — Из-под всякого запора при случае можно, повадка только нужна.
Решили теперь же начать запасать провизию. Прятать Димка предложил в солому у сараев.
— Зачем у сараев? — возразил Жиган. — Можно еще куда-либо… А то рядом с мертвыми!
— А тебе что мертвые? — насмешливо спросил Димка.
В этот же день Димка притащил небольшой ломоть сала, а Жиган — тщательно завернутые в бумажку три спички.
— Нельзя помногу, — пояснил он. — У Онуфрихи всего две коробки, так надо, чтоб незаметно.
И с этой минуты побег был решен окончательно.
А везде беспокойно бурлила жизнь. Где-то недалеко проходил большой фронт. Еще ближе несколько второстепенных, поменьше. А кругом красноармейцы гонялись за бандами, или банды за красноармейцами, или атаманы клочились меж собой. Крепок был атаман Козолуп. У него морщина поперек упрямого лба залегла изломом, а глаза из-под седоватых бровей посматривали тяжело. Угрюмый атаман! Хитер, как чорт, атаман Левка. У него и конь смеется, оскаливая белые зубы, так же как и он сам. Жох атаман! Но с тех пор, как отбился он из-под начала Козолупа, сначала глухая, а потом и открытая вражда пошла между ними.