- Может быть, мне нужно пойти к психиатру, чтобы он прочистил мне мозги, Ральф? Так ведь тоже нельзя - чтобы учеба кувырком летела.
У моего дома мы остановились и долго глядели на небо. Тут Ральф сказал одну странную вещь:
- Днем нету звезд, а мы их все равно видим, правда ведь, Крис?
- Правда, - сказал я. - Видим.
- Мы будем держаться заодно, идет, Крис? Не могут они, черт бы их взял, убирать тебя сейчас из школы. Мы друзья. Это было бы несправедливо.
Я ничего не ответил, потому что горло мое плотно закупорил ком.
- Что у тебя с глазами? - спросил Прайори.
- А, ничего, слишком долго на солнце глядел. Пошли в дом, Ральф.
Мы ухали под струями воды в душевой, но как-то без особого воодушевления, даже когда пустили ледяную воду.
Пока мы стояли в сушилке, обдуваемые горячим воздухом, я усиленно размышлял. Литература, рассуждал я, полным-полна людей, которые сражаются с суровыми, непримиримыми противниками. Мозг, мышцы - все обращают на борьбу против всяких препон, пока не победят или сами не проиграют. Но ведь у меня-то никаких признаков внешнего конфликта. То, что меня грызет острыми зубами, грызет изнутри, и, кроме меня, только врач-психолог разглядит все мои царапины. Конечно, мне от этого ничуть не легче.
- Ральф, - сказал я, когда мы начали одеваться, - я влип в войну.
- Ты один? - спросил он.
- Я не могу тебя впутывать, - объяснил я. - Потому что это совсем личное дело. Сколько раз мама говорила: "Крис, не ешь так много, у тебя глаза больше желудка"?
- Миллион раз.
- Два миллиона. А теперь перефразируем это, Ральф. Скажем иначе: "Не фантазируй так много, Крис, твое воображение чересчур велико для твоего тела". Так вот, война идет между воображением и телом, которое не может за ним поспевать.
Прайори сдержанно кивнул:
- Я тебя понял, Кристофер. Понял то, что ты говоришь про личную войну. В этом смысле во мне тоже идет война.
- Знаю, - сказал я. - У других ребят, так мне кажется, это пройдет. Но у нас с тобой, Ральф, по-моему, это никогда не пройдет. По-моему, мы будем ждать все время.
Мы устроились под солнцем на крыше дома, разложили тетрадки и принялись за домашние задания. У Прайори ничего не выходило. У меня тоже. Прайори сказал вслух то, чего я не мог собраться с духом выговорить.
- Крис, Комитет космонавтики отбирает людей. Желающие не подают заявлений. Они ждут.
- Знаю.
- Ждут с того дня, когда у них впервые замрет сердце при виде Лунной ракеты, ждут годами, из месяца в месяц все надеются, что в одно прекрасное утро спустится с неба голубой вертолет, сядет на газоне у них в саду, из кабины вылезет аккуратный, подтянутый пилот, стремительно поднимется на крыльцо и нажмет кнопку звонка. Этого вертолета ждут, пока не исполнится двадцать один год. А в двадцать первый день рождения выпивают бокал-другой вина и с громким смехом небрежно бросают: дескать, ну и черт с ним, не очень-то и нужно.
Мы посидели молча, взвешивая всю тяжесть его слов. Сидели и молчали. Но вот он снова заговорил:
- Я не хочу так разочаровываться, Крис, Мне пятнадцать лет, как и тебе. Но если мне исполнится двадцать один, а в дверь нашего интерната, где я живу, так и не позвонит космонавт, я...
- Знаю, - сказал я, - знаю. Я разговаривал с такими, которые прождали впустую. Если так случится с нами, Ральф, тогда... тогда мы выпьем вместе, а потом пойдем и наймемся в грузчики на транспортную ракету Европейской линии.
Ральф сжался и побледнел.
- В грузчики...
Кто-то быстро и мягко прошел по крыльцу, и мы увидели мою маму. Я улыбнулся:
- Здорово, леди!
- Здравствуй. Здравствуй, Ральф.
- Здравствуйте, Джен.
Глядя на нее, никто не дал бы ей больше двадцати пяти - двадцати шести лет, хотя она произвела на свет и вырастила меня и уже далеко не первый год служила в Государственном статистическом управлении. Тонкая, изящная, улыбчивая: я представлял себе, как сильно должен был любить ее отец, когда он был жив. Да, у меня хоть мама есть. Бедняга Ральф воспитывался в интернате...
Джен подошла к нам и положила ладонь на лоб Ральфа.
- Что-то ты плохо выглядишь, - сказала она. - Что-нибудь неладно?
Ральф изобразил улыбку:
- Нет-нет, все в порядке.
Джен не нуждалась в подсказке.
- Оставайся ночевать у нас, Прайори, - предложила она. - Нам тебя недостает. Верно ведь, Крис?
- Что за вопрос!
- Мне бы надо вернуться в интернат, - возразил Ральф, правда, не очень убежденно. - Но раз вы просите, да вот и Крису надо помочь с семантикой, так я уж ему помогу.
- Очень великодушно, - сказал я.
- Но сперва у меня есть кое-какие дела. Я быстро туда-обратно на монорельсовой, через час вернусь.
Когда Ральф ушел, мама многозначительно посмотрела на меня, потом ласковым движением пальцев пригладила мне волосы.
- Что-то назревает, Крис.
Мое сердце притихло, ему захотелось помолчать немного. Оно ждало. Я открыл рот, но Джен продолжала:
- Да, где-то что-то назревает. Мне сегодня два раза звонили на работу. Сперва звонил твой учитель. Потом... нет, не могу сказать. Н_е х_о_ч_у ничего говорить, пока это не произойдет...
Мое сердце заговорило опять, медленно и жарко.
- В таком случае не говори, Джен. Эти звонки...
Она молча посмотрела на меня. Сжала мою руку мягкими теплыми ладонями.