Так что уж не взыщите.
Стоило закончиться блокаде Ленинграда, как в том же 1944 году в не успевшем толком наесться городе началась разработка советского телевещания.
Вот как хорошо понимал, что к чему, товарищ Сталин.
Строго говоря, картинки на расстояние пытались передавать и до войны. Была выпущена даже пара тысяч фанерных комодов с мышиными глазами в роли кинескопов, и даже вышла в эфир первая советская телепередача.
Но смотреть в мышиные глаза было, считай, некому.
В Ленинграде же разработали вещательный стандарт с разложением на 625 строк, и 4 ноября 1948 года бывший московский сиротский дом мещанина Лобкова стал всесильным Волшебным театром Гудвина с известным теперь каждому адресом «Шаболовка, 37». Он вещал на целых три канала, а это уже не игрушки для умников.
Лаборатория родила аудиторию.
На телесцену вышел главный герой: миллионный советский зритель.
Вот тогда-то сквозь линзы КВНов в советские мозги потекла уже упоминавшаяся вода «Голубых огоньков».
И, что в тысячу раз важнее для пастушьего дела, во-одушевляющая жидкость регулярных телевизионных новостей. Ведь вся величественная поступь строителей коммунизма — одна большая телепередача. Скоро стало ясно: трёх чёрно-белых сталинских каналов для её распространения на одну шестую часть света мало.
И вот в день рождения друга и учителя великого Сталина, вечно живого Ильича в 1964 году был заложен фундамент «Останкино».
Поколения его обитателей из уст в уста передают легенду, будто спроектирован самый большой в Европе телевизионный комплекс немецкими архитекторами.
Подтверждения этому в отечественной прессе вы не найдёте.
Но как тогда объяснить наличие в проекте необозримой автостоянки вокруг по-корабельному лаконичного здания? Кинокадры 1967 года, когда «Останкино» вошло в строй, демонстрируют пару-тройку авто на пустынном Кутузовском, а тут гектары под парковку? Парковку чего? Не по-большевистски это.
Зато сегодня, когда и на эти-то гектары без спецпропуска не проберёшься, понимаешь, насколько всё в «Останкино» future proof[6]. То есть сделано с прицелом на будущее.
На вырост.
И не только в случае с парковкой.
По форме «Останкино» — чистый линкор. Первые три этажа его напоминают корабельный корпус и заняты машинным отделением. Здесь наши студии, в них производится энергия для всей жизнедеятельности корабля.
Это человеческая энергия.
Тут от корабельной перейдём к гастрономической аллюзии. Ведь давно в ходу слова «телеблюдо» и «телеменю». Это тем более верно, что нас смотрят, как правило, когда едят. Именно поэтому телевизионный прайм-тайм совпадает со временем ужина большинства семей.
Так и сервируется обычный семейный стол — солонка, перечница и мы.
В этом смысле «Останкино» — всероссийская кастрюля.
На первых трёх его этажах в наших студиях мы охотимся на людей. На их эмоции, на их смех и слёзы, на их реплики, на их трагедии и комедии.
Затем добытая эмоциональная дичь отправляется на кухню — в аппаратные монтажа и озвучки, разбросанные по всем тринадцати этажам «Останкино». Там из них вываривается телеснедь, которая разносится по миллионам вечером семейных, а днём офисных столов.
Но останемся океанскими романтиками.
Попасть в машинное отделение — главная мечта любого телевизионного Растиньяка, ведь здесь ещё охотятся и за славой.
Чтобы это произошло, надо пройти все палубы надстройки линкора. На десяти её этажах расставлены по своим постам мичманы и боцманы, старпомы и штурманы, адмиралы и контр-адмиралы, вплоть до командующих флотами телеармады. И в точности как на боевом корабле, все элементы жизни на останкинских палубах были расписаны.
По крайней мере, при большевиках. Сейчас иначе, но ведь в этой главе мы об истории.
Адмиральской была десятая палуба, десятый этаж. Но туда было лучше не попадать, редко что там раздавалось, кроме затрещин.
Куда все мечтали попасть, это капитанские каюты — кабинеты главных редакторов.
Здесь давалось самое заветное останкинское сокровище: шифр.
Другими словами: твоей передаче назначали дату эфира и запускали её в производство.
Или не давалось, и это главная останкинская трагедия.