Стива выгнуло, когда горячие губы трепетно, будто с опаской, коснулись его члена. Баки со стоном накрыл губами головку, быстро обводя ее языком, посасывая, скользя губами все ниже и возвращаясь к уздечке. Когда гладкий горячий язык провел влажную дорожку от мошонки до самого верха, Стив запустил руки в тяжелые волосы Баки, стараясь не подаваться навстречу, ни к чему его не принуждать, но выходило через раз.
— Господи, господи, Бак.
— Тебе хорошо? — тихо спросил тот, обжигая дыханием чувствительную кожу, и Стив потянул его к себе, нашел губы и поцеловал по-настоящему: глубоко и жадно. — Хочешь? Хочешь меня? — между поцелуями спрашивал Баки, и его глаза мерцали в темноте, как камни в тяжелом ожерелье, будто приклеенном к его груди.
И Стив тихо отвечал:
— Да, да…
Баки ласкал его, то проводя от плеч к соскам горячими пальцами, слегка сжимая их, так, что и без того болезненно напряженный член дергался, пачкая живот, и Баки, склонившись, слизывал прозрачные капли смазки, ныряя горячим языком в пупок, снова касаясь его кончиком головки, щекоча уздечку; то накрывая его губы своими и соединяя их члены в крепкой ладони, лаская так правильно и нежно, что Стив захлебывался в ощущениях, будто впервые был в постели с кем-то, отдавался чужим рукам.
Может, дело было как раз в том, что Баки не ощущался чужим, вообще не воспринимался другим человеком, он будто был частью Стива, его самой светлой, самой хорошей частью, отчего-то оказавшейся отдельно. И теперь он страстно хотел получить ее назад, правильно соединиться, срастись с ней. Стать целым.
— Ты мой, — в губы ему сказал Баки, упираясь ладонями по обе стороны головы, занавешивая густыми темными волосами остальной мир. — Завтра все будет иначе, но сейчас ты — мой.
— Твой, — ответил Стив, и Баки накрыл его собой, непостижимо горячо, правильно впуская в себя, сплетаясь с ним в разделяемом на двоих желании, и Стиву на мгновение показалось, что он видит темный бархат бесконечного неба над собой, чувствует хранящий жар долгого дня песок под лопатками, едва прикрытый тонким шелком покрывала, и что все это уже было когда-то — он и его Баки, вместе.
Баки двигался на нем, плавно вращая бедрами, целуя в шею, вторя стонам, и вдруг выгнулся, оседлав его, прекрасный, сильный, и Стив с благоговением провел ладонями от твердого живота до плеч, обхватил крепкую шею, любуясь.
Каждая мышца на теле Баки проступила под тонкой кожей, он все быстрее обрушивался сверху, как горный водопад: сильный, быстрый, лаская себя и Стива, скользя кончиками волос по мошонке и бедрам, доводя до края так быстро и неумолимо, что Стив сжал его ягодицы, крепкие, гладкие и задвигался навстречу, теряя себя в этом во всем и находя что-то большее.
Он больше не был один. Он больше не хотел быть один. Он бы больше не смог.
Когда Баки со стоном излился, отчаянно, жадно сжимая его в себе, стискивая бока коленями, мир Стива исчез. Привычный мир со всеми проблемами, людьми и условностями растворился в чувстве к Баки и выстроился заново вокруг него.
Они больше не говорили ни о чем. Просто сплетались друг с другом, неотвратимо, молча, насмерть. Стив не слышал, как открылась дверь, он двигался в Баки, ловя губами его сладкие, тихие стоны, когда сквозь туман удовольствия почувствовал, как обожгло лопатки.
Брок стоял в дверном проеме, будто сотканный из предрассветных теней, и смотрел прямо на них. Стив не видел его лица, но чувствовал всем собой его горечь. Мрачное удовлетворение от несбывшихся надежд, как подтверждение того, что глупым чувствам не место между ними. Баки потянулся, оплетая ногами, и Стив склонился над ним, а когда оглянулся снова, на пороге уже никого не было.
***
Баки светился. Глазами, едва заметной улыбкой, плавной томностью движений он будто говорил Стиву: я твой, я тебя люблю. Я помню, как хорошо нам было ночью, я хочу еще.
Они целовались над пышущей жаром туркой с кофе, Баки плавно двигал ее, то зарывая крутыми боками в песок, то оставляя только донышко, и Стив не мог перестать любоваться им. Убрать руки, не целовать, не касаться.
— Кхм, — напомнил о себе Брок, и Баки тут же потух, сжался под руками, превращаясь из яркой звезды, только что жегшей ладони, в холодный, выстуженный космосом камень.
— Кофе? — спросил Стив.
— И пожрать бы чего, — ответил Брок, оказываясь рядом, на мгновение вжимаясь в ягодицы твердым членом, ясно давая понять, что между ними ничего не изменилось, и договоренности никто не отменял.
Стив, развернувшись, коснулся его губ, моментально вспыхивая от жаркого, жадного ответа. Баки попытался выскользнуть, но Стив прижал его к себе, и тот замер, смиряясь.
— А жрать все же охота, — облизав и без того мокрые губы, сказал Брок и вдруг легонько щелкнул Баки по носу. — Как насчет рахат-лукума?
— Это не еда, — вмешался Стив. — Я могу, — дотянувшись до холодильника, он приоткрыл его, заглянул внутрь и предложил: — Молоко, яйца… Могу пожарить блинчики. И сироп вчера купили.
— Идет, — Брок, сжав его ягодицы ладонями, отошел и уселся на диван, закуривая. — Я хочу, чтобы завтра ты надел в суд костюм, — вдруг сказал он.
— В смысле?
— В смысле ту пеструю хрень, в которой ты обычно щеголяешь, новую, а не старье, которое валяется в корзине для белья. Считай это моей придурью.
Стив, поколебавшись, все-таки обернулся к нему, продолжая взбивать яйца в глубокой миске.
— Это тщеславие, или я чего-то не знаю?
— Конечно, тщеславие, — фыркнул Брок. — Нас с ребятами будет защищать аж сам Кэп. По форме и со… ладно, без щита. Прости, не хотел давить на больное.
— Я не жалею, — почти не покривил душой Стив. — Есть вещи важнее куска металла, пусть и такого необычного как вибраниум.
Брок скользнул деланно-безразличным взглядом по Баки и напомнил:
— Костюм.
Пожав плечами, Стив добавил в яйца муку.
Костюм они, конечно, не нашли: тот, что был на нем во время инцидента в лифте, затерялся где-то в общей заварушке, хотя Брок утверждал, что забрал его из спортивного зала, в котором Стив стянул чужие вещи и переоделся, чтобы сбросить жучки и повести группу захвата по ложному следу; а предыдущая версия осталась в рабочем кабинете рухнувшего Трискеллиона. Из Нью-Йорка, конечно, никто не собирался высылать прототип новой формы просто для того, чтобы порадовать Брока — всем было сильно не до того.
— Прости, — сказал Стив, проведя по потной спине только что кончившего под ним любовника. — Придется без костюма.
Брок тяжело перевернулся на спину и вздохнул. Он будто хотел что-то сказать, но передумал в самый последний момент.
— Брок, что происходит?
— Дурное предчувствие. Ты веришь в такую херню?
— Нет.
— Я мог бы не спрашивать. А я вот верю. И чаще они меня не обманывают, к сожалению.
— Тебя оправдают, — в который раз повторил Стив. — Суд — формальность.
Брок странно на него взглянул и издевательски дернул бровью.
— И это говорит Оплот Законности и Морали в твоем лице?
— Прекрати, — отмахнулся от него Стив. — Уж тебе-то известно, насколько “правдиво” все то, что обо мне говорят и пишут.
— Ну в то, что ты девственник, я никогда особо не верил, — хмыкнул Брок. — Хотя, должен признать, реальность превзошла все мои самые смелые ожидания.
Стив закатил глаза. На самом деле он очень старался избавиться от этой привычки, еще до войны контролируя ее, но тут не выдержал.
— Мне сто лет, Брок. Я здоровый и привлекательный, с чего бы мне воздерживаться?