Рядом стоял сам столяр, хозяин лотка.
– Это я, батька, научил его! – похвастался Никита Рагозин.
– Ну уж, ври больше! – столяр смеющимися глазами скользнул с сына на Андрюса. – Ты, парень, нашему делу учился где?
Андрюс сам не знал, что ответить. Отец всегда бывал занят в храме, кому его учить? Мальчонкой он повторял за старшими ребятами, вырезал, как все они, свирели из бузины да тростника… Сейчас же в его руках извивалась изящными кольцами змея с большими глазами… Осталось только жёлтые пятнышки нарисовать – и как живая будет.
– Пойдёшь ко мне в подмастерья? Ты не бойся, будешь умён – научу всему, денег заработаешь. Никитка мой сказал, твои-то хворают, сестриным трудом только и живёте?
– Да, всё так… И ещё одна сестра есть, на белошвейку учится, – Андрюс переминался с ноги на ногу.
Пойти в ученики к столяру, конечно, было очень заманчиво. Как же он отвык, что с ним обращаются по-человечески!
– Спасибо вам, низкий поклон. Только… У меня кот, он всегда со мной – куда я, туда и он.
– Ко-от? – удивился столяр. – Ну так и невелика беда, чай не волк, не съест! Вот как раз и мышей будет ловить. Так что – по рукам, Андрейка?
– Спасибо вам. И тебе, Никита, – выдавил Андрюс. – Я непременно приду.
Но хотя отец и сын Рагозины смотрели на него весело и дружелюбно, Андрюс поймал себя на том, что машинально спрятал за спину руку, ту, где носил обычно ведьмин изумруд. И ещё сердце его стиснула зависть и глухая тоска по всему хорошему, человеческому – куда путь для него был закрыт.
И, точно напоминая о себе, ведьмин подарок вдруг сделался горячим, едва ли не обжигающим – Андрюс почувствовал это даже сквозь плотную ткань рубахи. Но он уже привык сдерживать себя и знал, что на лице его ничего не отразилось.
6. Новый друг
– Я как на руки твои поглядел, так сразу решил: толк будет! Мне отец говорил: “Коли хочешь честного человека узнать, тогда в глаза смотри. А чтобы понять, кто к нашему делу приспособлен, смотреть надо на руки!” Вот я и посмотрел, и прав оказался, – тараторил Никита на следующий день, примостившись рядом с Андрюсом на узкой скамье.
Андрюс, не прерывая работы, бросил взгляд на свою левую руку, где прежде носил изумруд. В который раз он возблагодарил Божью Матерь, за то, что они с Ядвигой твёрдо решили спрятать перстень от посторонних глаз. Как бы объяснил он новому хозяину, Никите, да и другим мальчикам крупную драгоценность на собственном пальце при отчаянной нужде в деньгах?
– Да нет в моих руках ничего необыкновенного, – возразил Андрюс. – Руки как руки. У нас городок малюсенький был, речка с камышом, а дальше – лес. Вот мы туда с ребятами бегали, свирели вырезали, а как ты мне дал инструмент тогда, так и припомнилось…
Он замолчал, поражённый. Его прошлое – до появления ведьмы Агне в их жизни – а ведь оно было таким же, как у остальных ребятишек: простым, обычным, со своими детскими радостями и горестями. И всё же Андрюс помнил всё это смутно, точно было много-много лет назад…
– Ты чего это? – с удивлением спросил Никита. – Устал? А на вид здоровый, дюжее меня будешь. Тебе который год?
И про этот вопрос Андрюс тоже знал: не стоит огорошивать людей правдой, можно ответить так, чтобы не вызывать изумления. Однако не мог заставить себя лгать.
– Одиннадцатый год мне, – сказал и вздохнул, в унылом ожидании обычного: «Да врёшь! Да быть того не может!»
Однако Никита не удивился, либо же виду не подал. Он лишь внимательно всмотрелся в лицо Андрюса и проговорил:
– Это что же, выходит, ты меня целыми четырьмя годами моложе? Ну и ладно! А отец думает: мы ровесники! Ты вот что, Андрейка… Ты меня держись, слушайся во всём – не пропадёшь ни здесь, в мастерской, ни вообще… Помнишь, небось, кто тебя первым к нам позвал, кто отца за тебя просил?
– Помню, помню. Спасибо тебе, Никита, Бог наградит за твою доброту, – улыбнулся Андрюс.
Дома Андрюс сказал, что пошёл в учение к столяру, будет выполнять у него простую работу и одновременно приноравливаться к ремеслу. Ядвига печально всплеснула руками и опустила голову: сестра не переставала мечтать, что Андрюс начнёт постигать грамоту, станет большим человеком, а там, глядишь, и в природе ведьмина дара-проклятья разберётся, поймёт наконец, что да как. А тут – столяр, велико дело!
Мать торопливо кивнула, пробормотала что-то вроде: «Хорошо-хорошо, сынок, учись, работай, коли решился». Здоровье и сила духа её были подорваны страшными событиями на родине, гибелью Катарины, страхом за Йонаса… Она трепетала перед стариком-отцом, боясь пуще всего, что тот выгонит их из дому – она очень хорошо помнила, как пылал её дом в родном городке, и семья осталась на улице. Притом никаких честолюбивых планов на будущее детей у их матушки давно уж не было – все её представления о счастье ограничивались спокойной, размеренной жизнью: лишь бы кусок хлеба да угол тёплый – и того достаточно.