– Пошёл, вор! – грубо крикнули ему. – Нечего тут зыркать!
– А ну-ка, вставай! – повторил купец Никите. – Встать, говорю!
Но Никита, точно ополоумев от страха, продолжал сидеть, стуча зубами, держась посиневшими руками за ствол дерева – он обнимал это дерево, будто единственное на свете родное существо…
– Подождите, Бога ради, он ведь… – попытался вступиться Андрюс, чем ещё больше разозлил преследователей.
– Встать, пр-роклятый! – заорал купец и замахнулся кнутом.
Кнут со свистом рассёк воздух и обвился вокруг ссутуленных плеч Никиты – тот взвизгнул тоненько, как девчонка, ещё крепче вцепился скрюченными пальцами в кору дерева, пригнул голову…
Купец, вусмерть разъярённый, замахнулся снова… Андрюс сам не заметил, как ведьмин перстень оказался надет на палец; он вскинул руку, и даже успел подумать, как похоже – окраина города, дерево, только тогда были собаки и чёрный котёнок. Теперь же – купец со стражниками и Никита, который попался по глупости и потянул за собой его, Андрюса… А бросить его в беде всё равно нельзя, невозможно!
На этот раз он сделал всё, что мог, сосредоточился, все мысли свои направил на силу камня… Как же давно ему не доводилось управлять волшебным изумрудом! Андрюс ощущал одновременно восторг, ужас, торжество. Однако теперь он строго-настрого запретил камню убивать! Он не возьмёт больше ни одну жизнь задаром, будь то хоть человек, хоть животное.
Шквал изумрудных искр выстрелил в разные стороны, рассыпался по снегу, одежде, лицам присутствующих… Купец слепо замахал руками, закрыл ладонями глаза; стражники попадали с испуга на зады, кто-то крестился, кто-то тихонько завыл, поминая Богородицу и Иисуса… Андрюс подхватил избитого, оцепеневшего от ужаса и боли Никиту, взвалил на плечо и кинулся бежать, благодаря Бога и родителей, что у него достаточно на это сил.
– Так ты что же, врал мне всё это время? – ровным голосом спросил он приятеля.
Никита лежал на собственной, неширокой опрятной постели; крятхя, он попытался отвернуться, но Андрюс удержал его.
– Нет, ты говори уж как есть, не опасайся. Дома мы одни, отец твой, слышно, уехал со двора, работница в баню отпросилась. Так чего тебе прятаться?
Никита наконец отважился встретиться с ним взглядом: щеки его и даже шею заливал багровый румянец.
– А ты сам погляди на себя – как тебе, такому, правду-то сказать? Ведь ни за что бы помогать не согласился, а мне помощник страх как нужен был. И ведь не обижал я тебя, Андрейка… А ты лучше расскажи, кто купца со стражниками спугнул?
– Об этом потом. Про отца, про мачеху тоже врал? Про мастерскую?
Никита нервно задвигался под пристальным взглядом светло-голубых глаз, сейчас казавшихся сделанными изо льда.
– Про то не врал, – невнятно пробурчал он. – Про отца да сударку его – всё правда, про мастерскую тоже. Только… я давно всё это узнал да подумал: не желаю жить как отец, в мастерской горбатиться, все годы молодые за верстаком стоять! Я гулять хочу, сладко есть да пить, веселиться – а там пусть хоть в каторгу!
– «В каторгу пусть!» – усмехнулся Андрюс. – Видел я, каков ты смельчак был перед купцом! Нет, Никитка, не по тебе это дело, бросай ты глупости свои, пойдём-ка лучше повинимся перед твоим отцом да растрату отработаем…
– А я не желаю! – дико закричал Никита. – Сказал, не хочу, сам иди, коли хочешь, отрабатывай! Праведник нашёлся!
Глаза его налились кровью, от бешенства он будто позабыл боль во всём теле после купцова кнута… Никита вскочил, откинув тулуп, которым Андрюс накрыл его.
– Да, воровал! А и ты мне пригодился – люди тебе, ясному да синеокому, верили! А у меня и глаз бегает, да и в одиночку не получилось бы вот так отвлечь… И ты меня попрекать не смей – со мной на рынок ходил, знал, где я товар беру! Ты теми денежками тоже, чай, не брезговал! Брал, как миленький!
Кровь отхлынула от лица Андрюса, когда он услышал эти слова.
– Да ведь я говорил, зачем беру… Сестра у меня на работе надорвалась, отец хворает, мать еле ходит… Если бы не они, разве я бы на твои деньги проклятые позарился?
Никита усмехнулся.
– Ну уж ты сестрицу-то с отцом не приплетай, знаем мы эти россказни, такие-то жалостные! Всегда оправдание, коли нужно, найдётся…
Он не договорил – кулак Андрюса врезался ему в челюсть, и Никита опрокинулся на постель. Сквозь алую пелену гнева Андрюс видел, как приятель поднял руку и утёр разбитый в кровь рот… Он, Андрюс, лежачего, бессильного ударил… Первый раз в жизни.
Он не больше не слышал Никитиных слов, видел только окровавленные губы, испуганные глаза – кажется, бывший друг пытался загородиться от него рукой – и Андрюс понял: Никита смотрит на него и боится новых побоев…