Крошечное лесное озерцо с маслянисто-чёрной водой казалось очень глубоким, настолько, что аж даже смотреть страшно. Мальчик садился на берегу, опускал Тилуса на мягкий мох, чтобы тот побегал и порезвился вволю. Андрюс одновременно и любил это место, и побаивался его. Любил – потому, что сюда его беспрестанно тянуло, тут ему становилось до странности спокойно. А опасался он оттого, что стоило только прийти сюда вместе с Тилусом и изумрудом – последний начинал тревожно помигивать, и ещё его густо-зелёная глубина становилась всё светлее, прозрачнее, потом розовела… И наконец превращалась в кроваво-алую! На самом деле, пока что так произошло только один раз, но у Андрюса тогда душа ушла в пятки; Тилус тоже перепугался. Андрюс принялся оглядываться: не иначе, даже здесь, в глуши они были не одни!
Но кругом стояла звенящая тишина, и никого они, разумеется, не увидели. Ни звука шагов, ни треска сучьев, ни даже шелеста травы… Только Тилус подпрыгнул и устремился в погоню за блестящей, упругой лентой, что проворно ринулась от него в заросли. Уж? В этих местах их водилось очень много. Андрюс лениво позвал котёнка, не переставая думать о странном поведении изумруда.
Впрочем, охота Тилуса завершилась неудачей, и он скоро вернулся к хозяину. Азарт был главной чертой характера Тилуса, ему любая ползающая тварь представлялась возможной добычей, а тут – такое оскорбление! Котёнок уселся на кочку рядом с хозяином и навострил уши: «В другой раз точно не уйдёт!» – вот что читалось на его хмурой от досады мордочке. Андрюс рассмеялся и почесал друга за ушком.
Эх, если бы можно было остаться здесь, в лесной чаще, насовсем! Тут спокойно, никто не посматривает на него со ужасом и подозрением; можно не думать о том, что по его вине, пусть и невольной, погибла родная сестра. Можно забыть про толки и сплетни в городке, про обречённое молчание отца, которого вот-вот прогонят со службы, про мать, на лице которой, казалось, навсегда поселилось выражение тупого, животного страха.
И про отчаянные взгляды Ядвиги, обращённые к нему, Андрюсу – только он один догадывался, каково ей теперь. Старшая сестра оказалась самой сильной в их семействе, она одна-единственная вела себя как ни в чём ни бывало, ходила по улицам с гордо поднятой головой, здоровалась с соседями, наведывалась в лавки, в кузницу и даже в церковь заходила спокойно. Мать же и вторая сестра Иева, если и появлялись на людях, смотрели робко и испуганно, точно побитые собаки. Иева вообще, в отличие от решительной, энергичной Ядвиги и озорной Катарины, обладала тихим, скромным нравом, больше молчала, родителей и старшую сестру слушалась беспрекословно. Теперь же она была запугана до крайности, чувствовала себя вечно виноватой перед соседями и прочими жителями городка. Всё из-за него…
А Ядвига не желала мириться с происходящим и настоятельно предлагала родителям уехать из городка. Из оставшейся родни у них были дед и старший брат матери, жившие в далёком городе Смоленске. Мать рассказывала, что город этот большой, дома всё каменные, люди живут богато. А главное, казалось Ядвиге, стоит им только уехать из крошечного городка, всё изменится к лучшему: отец их – прекрасный органист, наверняка найдёт службу в местных храмах. Сама же она будет, как прежде, работать на семью изо всех сил: наймётся шить, вязать, стирать, штопать. А вот Андрюса и в учение можно будет отдать, чтобы грамоту знал. Ядвиге всё мечталось, как брат пойдёт по торговому делу, будет хорошо работать, жить в довольстве, а то и, вовсе, большим человеком станет…
Да будь его, Андрюсова, воля – он бы помог семейству собрать немудрёный скарб и тронуться в путь, а сам с лёгкой душой взял бы Тилуса и отправился бы в самую лесную глушь. На миг он представил, что свободен: никто из людей никогда больше не найдёт его, не покажет пальцем, не назовёт «проклятым» и «ведьминым отродьем»! Вот хорошо-то будет!
Но он понимал, насколько тщетны его мечты: мать и отец добровольно его не оставят; Ядвига же и вовсе без него зачахнет, у ней только и разговору, что о нём, о его будущем, его учении…
Сегодня в чаще было особенно тихо; чёрная озёрная вода была совсем неподвижна, даже рябь не пробегала. Андрюс уселся было на свой любимый пенёк, но посмотрел вокруг – и тут же вскочил. Кто это обобрал все ягоды черники и брусники вокруг? А та ветка бузины – он точно помнил – была длиннее.
Он подошёл и внимательно её осмотрел. Обломана! Значит, здесь кто-то побывал! Никаких следов человеческих, однако же, не было. Андрюс поёжился и глянул на изумруд; тот слегка помаргивал, но довольно мирно, и алым становиться не спешил.