- Татуля помер.
У Якова оборвалось сердце.
- Как это?... Когда?
- Он заснул с вечера, как всегда. Вдруг - раздался короткий стон. Он испустил дух, как цыпленок.
- Куда ты?
- За Антеком.
Некоторое время оба молчали. Потом Ванда сказала:
- Теперь для нас настанут плохие времена. Антек твой недоброжелатель. Он хочет тебя убрать.
- Что я могу сделать?
- Будь осторожен!
Ванда удалилась. Яков смотрел ей вслед. Она все уменьшалась и уменьшалась, пока не превратилась в комочек среди снегов. Хотя Ванда не плакала, Яков знал, как у нее горько на душе. Она любила отца. Она даже Якова часто называла "татулей". Теперь она сирота. Душа или, говоря иными словами, дух ее отца вылетел вон из тела. Но где он теперь? Еще в хате? Или уже поднялся вверх? А может быть, он вышел в трубу? Яков знал, что по деревенскому обычаю должен теперь зайти в хату и сказать несколько утешительных слов. Он не знал, как быть. Без Ванды хата была для него змеиным гнездом. Он также не был уверен, можно ли ему по еврейскому закону это сделать. Все же он пошел. Открыл дверь. Старуха и Бася стояли посреди хаты. На кровати лежал Ян Бжик - резко изменившийся. Лицо восковое, уши цвета мела, а вместо рта - дырка. Трудно было представить себе, что это тело еще недавно жило. Лишь в сморщенных веках и в складках вокруг глаз оставалось некоторое сходство с прежним Яном Бжиком. В них таилась улыбка человека, узнавшего о чем-то забавном. Бжикиха хрипло всхлипнула.
- Нет больше. Кончено!...
- Да утешит вас Господь!
- Еще в ужин съел миску с ячменными клецками, - сказала Бжикиха не то Якову, не то себе, - ничего не оставил.
Пока Яков стоял, стали сходиться соседи: бабы в платках, в стоптанных башмаках, мужики в тулупах, полушубках, в лаптях. Какая-то старуха старалась плакать, ломала пальцы, крестилась. Бжикиха каждому повторяла те же слова: мол, к ужину он ел ячменные клецки, все проглотил... В этих словах были а упрек смерти, и доказательство того, какая она была покойному преданная жена. При свете, исходившем из плошки, все лица казались темными, затененными, полными ночных тайн. Воздух сразу стал тяжелым. Кто-то пошел за Джобаком. Гробовщик пришел снять с покойника мерку для гроба.
Яков потихоньку вышел. Он среди этого семейства был чужой, но уже не настолько, как прежде. Ян Бжик теперь приходился Якову тестем... Яков испугался этой мысли. Разве мы все не происходим от Тераха и Лавана? пытался он перед самим собой оправдаться. Ему было холодно, - зуб на зуб не попадал. Яков привык к Яну Бжику, который по природе был добрым и справедливым. Он Якова ни разу не обидел, не обозвал его никак. Между ними установилась скрытая близость, словно старый каким-то шестым чувством уловил, что его любимая дочь будет принадлежать Якову. Да, все это - тайны, великие тайны - говорил он сам себе, - все люди созданы по образу Господню. Кто знает? Такой вот Ян Бжик может сидеть в раю вместе с другими праведниками...
Якова охватила тоска по Ванде. Что она не идет так долго?... Теперь больше не будет покоя... Пес лаял; народу все прибывало. Во дворе показался Загаек, - маленький, плотный, в лисьей шубе и в валяных сапогах. На голове у него была меховая шапка-боярка. Усы под мясистым носом топорщились как у кота.
Рассвело. Звезды погасли; небо стало бледно-розовым. Где-то за горами уже взошло солнце. Снег местами зарумянился. Птицы, зимующие в этих местах, перекликались пронзительными голосами. Яков пошел в хлев к коровам. Квятуля, самая молодая корова, которая недавно была яловой, вот-вот должна была отелиться. Она стояла, набрякшая. По ее смолисто-черной морде струйкой текли слюни. Влажные глаза смотрели на Якова, как бы просили: помоги мне, человек...
Яков принялся готовить коровам пойло. Пора было их и доить. Он смешал сечку с отрубями и брюквой.
- Все мы рабы. Божьи рабы, - бормотал он, как бы обращаясь к коровам. Вдруг растворилась дверь, и: ввалилась Ванда - лицо красное, мокрое от слез. Она; припала к Якову и разрыдалась, как, бывало, рыдала мама, царство ей небесное, в канун Иом Кипура, перед тем, как шла опрокинуть свечу.
- Теперь у меня один только ты!... Один только ты!...
Глава пятая
1.
Несмотря на то, что деревня жила впроголодь, в ночь под Рождество пир стоял горою. Кто заколол поросенка покрупней, а кто - поменьше, но в каждой хате было достаточно мяса для праздника. Не было также недостатка и в водке. Детвора стайками ходила из хаты в хату и пела колядки. Ребята постарше водили ряженого волка и собирали мелкие монетки Часовня стояла с непочиненной крышей, зато у себя в сарае Загаек устроил рождественское представление. Вокруг колыбели с Христом-младенцем было разыграно, как волхвы пришли в Вифлеем, чтобы приветствовать новорожденного сына, над изголовьем которого сияла утренняя звезда. Все для этого представления осталось от прошлого года: посохи, льняные бороды, золоченая звезда. Сарай и овцы были настоящими, и их блеяние тешило удрученые сердца.
Зима была трудная. Свирепствовали разные болезни. На погосте прибавилось немало могил взрослых и детей. Ветры опрокинули почти все деревянные кресты, воткнутые в земляные холмики. Но теперь полагалось веселиться. Загаек раздавал детям игрушки, а бабам белую муку, чтобы они могли испечь просвиры. Яков уже объяснил Ванде, что евреи верят в единого Бога и что, согласно еврейской вере, у Бога не может быть сына, у него также не может быть компаньонов. Но Ванде все же пришлось участвовать в деревенском празднике со всеми наравне. Ей даже дала роль в представлении. Она стояла рядом со Стефаном с обручем на голове, изображая статую святой. Стефан надел мошкар, прицепил белую бороду и нахлобучил высокую каску. От него разило водкой. Он потихоньку щипал Ванду и нашептывал разные непристойности. Ванда не переставала просить Якова, чтобы он пришел в хату на рождественский ужин в кругу семьи.
Даже Антек, враг Якова, пытался на эти праздничные дни помириться с ним. В доме стояла елка, увешанная лентами и венками. Бжикиха напекла лепешек на сале, приготовила голубцы, разные мясные и овощные кушанья. К столу для четного числа не хватало мужчины. Нечет - это считалось для нового года дурной приметой. Но Якова не уломали. Все блюда были трефные, от всего веяло язычеством, про которое сказано: "...лучше воздержаться, чем взять грех на душу". Он остался в овине, поел всухомятку. Ванде больно было глядеть, как Яков чуждается ее, прячется ото всех. Девки смеялись над ним, да и над ней, потому что все уже знали, что он ее "коханек". Бжикиха открыто говорила о том, что надо как можно скорей избавиться от этого проклятого еврея, который позорит семью. Ванда теперь остерегалась приходить к нему по ночам, потому что парни были способны на любые проделки. Собирались нагрянуть и напугать его, вытащить силой, заставить есть колбасу. Кто-то говорил что не мешало бы бросить Якова в реку, а если не утопить, так кастрировать. Ванда дала Якову нож, чтобы он смог в случае надобности защититься. Чтобы заглушить горечь сердца, Ванда налегла на водку, пытаясь таким образом забыться...