Раб сердец

— Ждут парни, брат дружинный. — доложил Водь. — За избой построились.

Хмара вздохнул. Ну, вот почему послали именно его? Дали бы под начало самострельщиков, да бросили на взятие какого-нибудь моста… Хотя, с другой стороны, должен же кто-то и здесь разобраться.

Они стояли в три ряда по росту и смотрели дружинному в глаза, не отводя взглядов. «Утренняя Луна! — подумал Хмара. — Опытных-то всего… три… пять… нет, всё-таки семь бойцов. Из тридцати трёх. Остальные — мальчишки. Ну конечно, совсем сопляки. Вот этот белобрысый малорунец, к примеру. Усы, видно, безуспешно пытается отпустить, подражает бывалым. А этот нескладный верзила… Сколько ему? Лет семнадцать, поди. Вымахал на голову выше меня, а плечи толком не развернулись. Двойной паёк ему надо, тогда настоящим богатырём станет. Что же с ними делать?!»

Молчание затягивалось.

— «Ну да. — сумрачно подумал Хмара. — Конечно. Разумеется. Следовало ожидать. Любое наказание мы примем беспрекословно и с готовностью, но виноватыми себя не считаем.»

Белобрысый быстро переглянулся с верзилой. Тот едва заметно кивнул, набрал воздуха в грудь и рявкнул:

Над нами пусть кружат вороны,
Туман и тучи, мгла кругом —
Непобедимые знамёна,
Неодолимые знамёна
Всё так же реют над полком!

Белобрысый подхватил неожиданно высоким голосом:

Всё так же плещутся над ратью
И осеняют нашу рать.
Пусть судьбы наши хрупки, братья,
Пусть жизни наши, кратки, братья,
Но будет Рунь века стоять!

— Отставить. — вяло сказал Хмара.

Запели все. Строй дружно ударил коваными подошвами сапог по утоптанной земле, отбивая такт сочинённого Видимиром Обстоятельным марша:

Забыты кровь, мозоли, раны.
Ушла усталость, голод стих!
Мы помним лишь заветы Брана,
Мы знаем лишь приказы Брана
И тотчас выполняем их!

Хмара покосился на стоящего слева и чуть позади Водя. Лицо старого воина просветлело, утратило всегдашнее «отрядное» придирчивое выражение. Он не совсем в лад, но вдохновенно подпевал:

Тяжка военная работа,
Но нет нам жизни без неё.
Шагает Братская пехота,
Чеканит шаг наша пехота,
И разбегается вражьё.

Дружинный вздохнул и его голос вплёлся в хор:

В степи под пылевым покровом,
В раскисших от дождя холмах
Подошв солдатских топот ровный,
Полков железных топот ровный
Врага повергнет в дикий страх.
Пройдём мы сквозь огонь и воду
Сквозь жёсткий снег и едкий дым
Добудем счастье и свободу
Добьёмся счастья и свободы
И победим! И победим!

6.

— Не зря ночь не спал! — тихо и устало говорил Бран. — Вот, закончил, наконец-то… Представляешь, учебник для чистоградских обучалищ…

Он, шлёпнул ладонью по обложке пухлой рукописи повернулся к Яру Хмурому и замер. Тот безмолвной статуей стоял во входном проёме шатра, по тёмным щекам медленно текли слёзы.

— Что? — прошептал Бран. — Кто?

Яр тяжело, словно держа в руке пудовую гирю, поднял сжатый кулак, из которого торчала смятая бумага. С трудом разомкнув пальцы, молча отдал её Учителю. Это было донесение отрядного Водя.

— «Простите за горькую весть, не знаю, как писать…

В день продолжник с отрядом самострельщиков я возвращался с задания по Сухой дороге. На третьей версте у брода через речку Хилую мы обнаружили восемь повозок. Они выехали из Плывухи предыдущей ночью и должны были прибыть в Сурково сегодня утром. Но, очевидно, произошла какая-то задержка, так что рассвет застал их на броде. Там поезд и подвергся нападению с воздуха. Сначала уничтожили коней, потом были расстреляны сорок два ребёнка, которых отправляли на учёбу в Чистоград. По стрелам, извлеченным из тел, и по меткости попаданий можно уверенно утверждать, что налетели орлы с водяными и лешими на спинах. Все раны нанесены в сердце. Погибла сопровождавшая ребят Мста Упрямица.

Плачем вместе с тобой, Учитель. Умоляем, пошли нас в бой, и позволь не брать пленных!