Мимо пробежала собачка, оставляя мокрые следы, капало у нее откуда-то из-под живота. Мужчина посмотрел на собачку и пошел назад в шашлычную, сел над шашлыком. Блондинка доедала желе, у нее были липкие губы и сонное лицо. В шашлычную вошло еще несколько посетителей, какая-то веселая компания, трое парней и две девицы, слышно было, как они еще на улице хохотали, а в шашлычной их и вовсе развезло. Они заказали шоколадный пломбир, каждому по две порции, а старичок с вставленными зубами пересел за их столик и заказал себе сосиски с капустой. Старичок был общительный, но веселую компанию он несколько шокировал; впрочем, рассказывал он действительно какую-то скучную историю про нарывы, мол, в сорок шестом у него вся спина была в нарывах, и, мол, все это из-за обмена веществ. Молодые люди сидели с поблекшими лицами, только переглядывались, а к шоколадному пломбиру они не прикасались, пока старичок не вскочил и не убежал за ситцевые портьеры в туалет. Тогда высокий парень с бритым загорелым черепом и тростью взял тарелку старичка и переставил ее на соседний пустой столик. После этого молодые люди стали есть пломбир и опять хихикать. А когда старичок подошел, бритоголовый сказал:
— Воняет твоя капуста, папаша... И вообще иди от нас к хренам... Вшей напустишь.
— Ты лучше к блондиночке подсядь, — добавил парень с перстнем и с шелковым платком на шее. — Если ей, конечно, понравятся твои протезные зубы... В наше время только ноги выгодно иметь протезные.
И тут они загоготали на разные голоса, парень с перстнем все время хлопал себя по коленке и повторял:
— Цирк, ну и цирк!
А одна из девиц даже опрокинула вазочку с пломбиром.
Старичок постоял немного, потом пошел за пустой столик и начал есть сосиски, низко склонившись над тарелкой.
Мужчина встал и быстро вышел из шашлычной.
Вокруг была тишина и запустение курортного полдня, только посреди мостовой чуть левее того места, где лежал инвалид, беседовали два велосипедиста с крепкими загорелыми ногами и в белых шапочках. Мужчина несколько часов сидел в шашлычной, но сейчас он чувствовал во всем теле какую-то усталость, словно прошел пешком по жаре много километров, и, чтобы передохнуть, расслабить мышцы, он уперся правой рукой в парусиновый козырек над витриной, а левой ухватился за горячую металлическую подпорку. Он стоял и наблюдал за велосипедистами, пока они не разъехались в разные стороны. Тогда он снова вошел в шашлычную и ласково спросил бритоголового:
— Ты видел когда-нибудь тифозную вошь, парнишка?.. Настоящую военную тифозную вошь?
Бритоголовый быстро-быстро зашевелил губами, что он отвечал, мужчина не слышал, а блондинка встала, взяла мужчину пониже локтя и сказала:
— Пойдемте отсюда.
Они долго шли рядом, пока не пришли в сквер с гипсовыми статуями, и здесь мужчина присел на скамейку и сказал: — Извините... Я, кажется, матерился вслух.
— Ничего, — сказала блондинка. — Я в войну в госпитале работала... Горшки с дерьмом таскала в четырнадцать лет...
Сейчас она выглядела гораздо старше, чем в шашлычной, на лице морщины.
Неподалеку был фруктовый ларек, продавали персики, и мужчина купил кулек этих персиков. Они были сочные, но сок теплый и кисловатый.
— Как вас зовут? — спросила блондинка.
— Сергей, — сказал мужчина.
— Сережа. Ой, Сережа, здравствуй, — сказала блондинка и рассмеялась.
— Вы чего? — спросил Сергей.
Но она продолжала смеяться, запрокинув голову, у нее была полная, красивая шея, а морщинки исчезли.
— Вы замужем? — спросил Сергей.
Блондинка промолчала, только улыбнулась и поправила халатик, застегнула две нижние пуговицы.
— А сегодня вечером свободны?
— Может быть, может быть, Сережа, — сказала блондинка. — Первый раз я в шестнадцать лет замуж вышла... за контуженного морячка... Ох и бил же он меня, Сережа... Прямо флотским ремнем...
— Вы разошлись? — спросил Сергей.
— Нет. Он умер, этот морячок, — сказала блондинка, встала и пошла по аллее к выходу. — До вечера.
— В восемь, — сказал Сергей.
— Ладно, — сказала она и улыбнулась.
Он сидел на скамейке, прикрыв глаза. С моря дул ветерок, шелестела листва, скрипел песок под ногами прохожих. Потом он ушел из сквера, пересек пустую площадь, вышел на узкую татарскую улочку, и здесь его кто-то окликнул.
Это был совершенно незнакомый человек в тюбетейке с кисточкой, и шел он, как-то странно подпрыгивая. Наверное, он был пьян.
— Стыдно, — страстно произнес человек, подойдя ближе, — стыдно на сорок третьем году революции с пятнами ходить... Волосы дыбом становятся даже у плешивых людей...