Ветер постепенно утих.
Потоцкий хотел что-то сказать, но вместо этого засмеялся и воскликнул, показывая на берег.
От моря к ним бежали две девочки, за ними едва поспевала Любовь Андреевна с зонтиком.
— Мама! Мама! Телеграмма! Они едут!..
— Наконец-то! — закричала от радости Ольга и захлопала в ладоши. — Что я говорила?!
Девочки побежали к воде. Бабушка поспешила за ними.
— Здравствуйте, Виктор Иванович! — задыхаясь, прокричала уморившаяся старушка. — Ольга, едут! Сегодня вечером, поездом!
— Я знаю, почему я не хочу приезда Максакова, — сказал Потоцкий.
— Вы ревнуете, — улыбнулась Ольга.
— Нет... Я не смогу больше гулять с вами по утрам.
— Мама, не давай им туда бегать — там сыро! — вдруг сорвалась с места Ольга. — Я же говорила!
Ольга обернулась и удивленно вскинула брови.
Потоцкий быстро шел по аллее к машине. Ольга посмотрела ему вслед, улыбнулась и крикнула:
— Виктор Иванович! Обещаю вам гулять каждое утро!
Потоцкий, уже сидя в машине, помахал Ольге рукой, машина рванулась и скрылась за поворотом.
Ольга посмотрела ему вслед, потом повернулась к морю.
— Мама! Девочки! Подождите! — Ольга быстро пошла к берегу.
На берегу фотограф снимал человека с пышными усами и двумя картонными гирями...
Фотография в газете — реклама купальных костюмов: человек с усами и гирями на пустынном пляже.
К перрону подходил поезд. По перрону, радостно улыбаясь и что-то крича, идут Южаков, Калягин, Потоцкий, ассистенты, реквизитор, гример, актеры. Поезд останавливается, начинают спускаться прибывшие — артист Жуков с женой и сыном, бывшая танцовщица Корелли со своей группой — пятеркой одинаковых бойких балерин. Спускается молодой человек с лисьим воротником, старый слуга, за ними — старая актриса, мадам Дюшам. На перроне — объятья, слезы, поцелуи.
— Александр Александрович! — кричала Дюшам. — Не верю глазам! Познакомьтесь, господа, — мой новый муж, Стасик.
Она потянула за рукав молодого человека с лисьим воротником.
— Иван Карлович! — хором закричали все встречающие. — Со всем семейством!
В дверях стоял распорядитель киностудии Фигель со всем семейством — женой и сонными детьми на руках горничной. Раскланиваясь со всеми, спустился вниз.
— Слава богу, все мое ношу с собой, — улыбнулся он.
Пронесли сонных детей. Корзины, чемоданы передавали через окна.
Фигель и Южаков обнялись, поцеловались.
— Ну как? — спросил Южаков.
— Я десять дней не мылся, весь чешусь.
— Ну как у них? Недолго?
— Боюсь, навсегда. Все кинопроизводство национализировано.
— Уже? — усмехнулся Южаков. — А пленка?
— У всех частников изъяли все — пленку, химикаты... у всех! — Фигель подмигнул и тихо пропел: — Кроме меня, кроме меня!..
— Не может быть! — недоверчиво прошептал Южаков.
— Я привез сорок тысяч метров негатива, все химикаты!
— Иван Карлович, ты меня спас! Тебе цены нет!
Южаков задыхался от счастья. Он схватил Фигеля вместе с дочкой, спящей у него на руках, и так их встряхнул, что девочка проснулась и заплакала, а счастливый Южаков, стараясь развеселить ее, строил ей рожи, тряс бородой, от чего девочка рыдала пуще прежнего.
Ольга опоздала и теперь бежала по перрону, красивая, нарядная, держала за руки обеих своих дочек, тоже в лучших платьях, за ней едва поспевала Любовь Андреевна.
Ольга вбежала в толпу, и сразу же потянулись к ней с рукопожатиями и поцелуями. Ольга, радостная и возбужденная, искала глазами кого-то поверх голов.
— Познакомьтесь, Ольга, мой сын, — говорил артист Жуков.
— Оленька, как вы прекрасно выглядите! — жена Фигеля целовала ее и тормошила.
Ольга слушала рассеянно, улыбалась кому-то, но лицо ее было уже встревожено. Рядом с ней оказалась мадам Дюшам и, не переставая ни на минуту, рассказывала об ужасах дороги.
— Вы себе этого даже представить не можете, дорогая моя...
Ольга поднялась в вагон и шла но коридору, заглядывая в пустые уже купе.
— Хлеба нет, холод, рояль за охапку дров продала, — продолжала, идя за Ольгой, Дюшам. — Вы пса моего помните, Рекса? Я всю его овсянку съела! Бедный пес!
Ольга, растерянная, спустилась со ступенек другого тамбура, пройдя до конца вагона.
Подошел Потоцкий.
— Виктор Иванович, — растерянно улыбается Ольга, — а ведь его нет нигде...
— Я знаю, Ольга Николаевна. Он остался там.
— Максаков?! — опомнилась Дюшам. — Да он сумасшедший! Сумасшедший! Заладил одно: Родину не брошу!.. Какая ему там Родина?!