Из Германии Тагор поехал в Вену, где он прочитал две лекции, а затем в Прагу, где выступил и в Карловом, и в Немецком университетах. В эту поездку завязалась его теплая дружба с выдающимися индологами М. Винтернитцем и В. Лесны, которых позднее он пригласил в свой университет Вишвабхарати в Шантиникетоне. Тогда же Тагор имел удовольствие познакомиться с Карелом Чапеком и композитором Яначеком. Благодаря этим встречам он сохранил очень теплое отношение к Чехословакии. Но Тагор устал и соскучился по дому и в июле 1921 года вернулся в Индию, проведя в путешествии около четырнадцати месяцев.
Но и на родине он не обрел тишины и покоя. Индия бурлила, пробужденная волшебной палочкой Ганди, призвавшего массы к общенациональному движению несотрудничества с британским колониальным режимом. Тагор узнал об этом еще за границей, но теперь он сам оказался в центре урагана. Многие годы он призывал в своих стихах, песнях и пьесах такого избавителя, который даст голос немым, силу безоружным, и теперь полностью одобрил призывы Ганди к неповиновению. Но действительность редко соответствует идее.
Внезапный подъем патриотического рвения у людей, которые не ощущали его в течение длительного времени и едва ли даже помнили о своем долге перед родиной, непременно должен был привести к преувеличенному чувству собственной правоты и презрения ко всему иностранному, в данном случае британскому и западному. Тагор открыто отвергал именно этот аспект национализма в чужих странах и болезненно воспринял его в своей собственной.
Существовали и другие аспекты кампании несотрудничества, которые задевали чувства Тагора. Например, вид разъяренной толпы над кострами иностранных тряпок.[90] Он сожалел, что студентов заставляют бросать школы и университеты и они становятся пешками в руках политиканов. Он отказывался верить, что ткачество — единственная панацея от всех болезней индийской экономики, хотя всегда ратовал за возрождение сельской промышленности, включая ткацкую.
Не указывая впрямую на Махатму и не критикуя его руководство, Тагор выразил свою веру в необходимость интеллектуального и духовного сотрудничества между Индией и Западом в публичной лекции, озаглавленной "Встреча культур", прочитанной в Калькутте 15 августа. Но он оказался настолько одинок даже у себя в Бенгалии, что его речь вызвала возражение популярного бенгальского писателя Шоротчондро в статье, названной "Конфликт культур". Неустрашенный, Тагор развил свою точку зрения в другой публичной лекции "Призыв правды", могучем завете своей веры. Ответ последовал от самого Ганди в знаменитой статье, опубликованной в его политическом еженедельнике "Янг Индиа" под названием "Великий страж".
Вскоре после этого Ганди посетил Калькутту и 6 сентября 1921 года имел длительную беседу с Тагором за закрытыми дверями в доме поэта в Джорашанко. На ней присутствовал только Эндрюс. Никакого документально-о отчета о том, какие переговоры вели эти два замечательных человека, не сохранилось, но ясно, что Ганди приезжал, чтобы уговорить Тагора оказать активную поддержку его политическому движению. Ясно также, что в итоге они беседовали как друзья. А тем временем снаружи дома собралась толпа. Стремясь продемонстрировать свою поддержку делу Ганди и преподать урок чересчур вознесшемуся поэту, люди собрали большие тюки иностранных материй из близлежащих лавок и устроили костер посредине двора, перед окнами Тагора. Леонард Элмхерст вспоминал, что Тагор, спустя некоторое время, пересказал ему суть своей беседы с Ганди в тот памятный день. Когда Ганди заявил, что все его движение основано на принципе ненасилия, Тагор сказал: "Пойди и взгляни с моей веранды, Гандиджи. Посмотри вон туда, и ты увидишь, что делают твои ненасильственные последователи, — украв материю из лавок на Читпор Роуд, запалили костер в моем дворе и теперь неистовствуют вокруг него как толпа сумасшедших дервишей. Разве это не насилие?"
По словам Элмхерста, Ганди начал так: "Гурудев,[91] ты сам был лидером и покровителем движения свадеши[92] в Индии около двадцати лет назад. Ты всегда хотел, чтобы индийцы стояли на собственных ногах, а не старались быть жалкими копиями англичан. Мое движение сварадж есть естественное дитя твоего свадеши. Присоединись ко мне, и этим ты укрепишь его". Тагор ответил: "Гандиджи, весь мир страдает от самолюбивого и близорукого национализма. Индия всегда оказывала гостеприимство всем нациям и вероучениям. Я понял, что нам в Индии еще есть что перенять у Запада и его науки, и потому нам нужно научиться сотрудничать друг с другом". Наконец, когда Ганди стал просить поэта выступить в поддержку ткачества, подав пример для остальных частей страны, последний улыбнулся и сказал: "Я могу создать художественную ткань, могу тянуть нить сюжета, но какую путаницу, Гандиджи, сделаю я из твоего драгоценного хлопка!"
Лучше всего различие в мировоззрениях двух великих умов Индии определено иностранцем — Роменом Ролланом, который сам был достаточно велик, чтобы оценить и понять их обоих. Его слова стоит повторить:
"Тагор всегда считал Ганди святым, и мне часто приходилось слышать, что он говорил о нем с благоговением. Когда, говоря о Махатме, я упомянул Толстого, Тагор сказал мне — теперь узнав лучше Ганди, я с ним соглашаюсь, — насколько более осенена сиянием душа Ганди, чем душа Толстого. У Ганди все естественно — он скромен, прост, чист, — и вся его борьба освящена религиозной ясностью, тогда как у Толстого все является гордым восстанием против страстей.
Тем не менее было неизбежно, что трещина между этими двумя людьми должна расширяться… В то время он (Тагор) был не только "поэт", но духовный посланник Азии в Европе, где он просил людей помочь в создании всемирного университета в Шантиникетоне. Что за ирония судьбы, что ему нужно было агитировать о сотрудничестве между Западом и Востоком на одном краю земли, когда в то же самое время на другом ее конце агитировали за несотрудничество!
Несотрудничество шло вразрез с его образом мыслей, ибо его умонастроение, его богатый интеллект были вскормлены на всех культурах мира".
Ромен Роллан цитирует следующий отрывок из Тагора, чтобы проиллюстрировать широту его подхода: "Все величайшие достижения человечества принадлежат мне. Бесконечная личность человека (как сказано в "Упанишадах") может возникнуть только из величественной гармонии всех человеческих рас. Я молюсь, чтобы Индия могла бы стать примером сотрудничества со всеми народами мира. Для Индии объединение есть добро, разделение — зло. Объединение — это то, что охватывает и понимает все; следовательно, оно не может быть достигнуто через отрицание. Нынешняя попытка отделить наш дух от духа Запада является попыткой духовного самоубийства… В нынешний век доминирует Запад, потому что у Запада есть миссия, которую он должен выполнить. Мы на Востоке должны учиться у Запада. Вызывает сожаление, конечно, что мы утратили способность оценивать нашу собственную культуру, и поэтому не поняли, как правильно определить место западного духовного наследия. Однако агитировать за отказ сотрудничать с Западом — значит поощрять самую худшую форму провинциализма, ведущую к интеллектуальной нищете. Эта проблема — проблема мировая. Никакая нация не может обрести спасение путем отрыва от других. Мы все должны быть спасены, или должны погибнуть вместе".
"Другими словами, — комментирует Ромен Роллан, — как Гёте в 1813 году отказался отвергнуть французскую Цивилизацию и культуру, так Тагор отказывается изгнать британскую цивилизацию". Роллан был не единственным великим европейцем, почувствовавшим сходство между универсализмом Гёте и Тагора. Альберт Швейцер следующим образом оценил мысль Тагора: "В величественной симфонии мыслей Тагора гармонии и модуляции индийские. Но темы напоминают нам о темах европейской мысли. Его доктрина о "душе-во-всех-вещах" уже более не относится к "Упанишадам", а к образу мыслей, развившемуся под влиянием современной естественной науки… Но индийский Гёте выражает свой личный опыт в манере более глубокой, более сильной и более привлекательной, чем кто-либо до него. Этот истинно благородный и гармоничный мыслитель принадлежит не только его собственному народу, но и всему человечеству".
90
Ганди видел ключ к подъему благосостояния народа в развитии местного кустарного ткачества. Поэтому последователи его (хаддары) прибегали к уничтожению иностранных тканей. (Примеч. пер.)
91
Гурудев — "божественный учитель" — так Ганди уважительно обращался к Тагору. (Примеч. пер.)
92
Свадеши (свое производство) — общественное движение начала века в Индии, ставившее целью развитие национальной промышленности. Сварадж — вдохновленное Ганди движение за самоуправление Индии. (Примеч. пер.)