В вопросе о 8-часовом рабочем дне Московский городской Совет первоначально занял позицию даже более революционную, чем Петросовет. Так, 1 марта 1917 г. он призвал продолжать борьбу, допуская выход на работу лишь тех рабочих, от которых зависело жизнеобеспечение города. Забастовка должна была продолжаться, «по тем соображениям, что победа народа ещё не окончательно закреплена, и прекращение забастовки может повлечь к возрождению старой власти». Но уже 6 марта подход Моссовета меняется. Вопреки настроениям рабочих, руководство Моссовета принимает решение о возобновлении работ 7 марта 1917 г., обставив своё решение различными революционными и патриотическими призывами180.
Рабочие подчинились, так как доверяли Советам. Но уже в тот же день отдельные депутаты сигнализировали, что рабочие решением Моссовета недовольны. Представитель Замоскворечья доводил до сведения представителей других районов, что рабочие ропщут: «Товарищи, где же лозунги, которые были написаны на нашем знамени, где же требования и где результаты, которые мы получили после окончания забастовки?» Сложная обстановка складывалась и в Пресненском районе181. Ситуация на местах обсуждалась Исполкомом Московского Совета неоднократно. Представители районов сообщали, что у них введение 8-часового рабочего дня происходит стихийно, без санкции Советов. В Пресненском районе, например, так поступили к тому моменту уже на трети фабрик, а на остальных протестовавшие рабочие с трудом сдерживались членами Совета рабочих депутатов от каких-либо радикальных самочинных действий до принятия соответствующего решения централизованно. Представители других районов прямо заявляли: «При отрицательном решении Советом рабочих депутатов вопроса о восьмичасовом рабочем дне он будет введён явочным порядком»182.
Так и случилось. О том, как проходила борьба за сокращение количества часов, проводимых рабочими у станка, рассказывает рабочий завода Гужона Н. И. Егоров. Первоначально владелец не только отклонил требования завкома, но и вывесил объявление: работать 12 часов вместо десяти. «Тогда рабочие решили сами перейти на восьмичасовой рабочий день, – вспоминает Егоров, – так и сделали»183. Среди других заводов, где 8-часовой рабочий день устанавливается уже вскоре после победы Февральской революции, были заводы Михельсона, Военно-артиллерийский, Густава Листа, Моска, Доброва и Набгольца, Пэлка, Хлебникова и многие другие предприятия Благуше-Лефортовского, Бутырского, Замоскворецкого, Пресненского районов. До 18 марта 8-часовой рабочий день функционировал уже на 300 предприятиях Москвы184. Но это не означало окончательной победы органов рабочего представительства. Продолжалась борьба за меньшие нормы рабочего времени и позже: так на Первомайской демонстрации знамя заводского комитета завода бр. Бромлей украшал лозунг: «Мы требуем декрета о 8-часовом рабочем дне» – рабочие хотели не только фактического, но и юридического закрепления своих прав185.
Задержка решения о 8-часовом рабочем дне со стороны Моссовета вызывала у рабочих чувство протеста и недоверия. В своей резолюции рабочие завода Михельсона, как и некоторых других предприятий, прямо говорили о том, что Совет отстаёт от революционного потока, требуя от «депутатов вынести резолюцию», а от Временного правительства «поставить своей штемпель»186.