Вот они. Сам постарел и заметно, но стоит крепко, положив руку на плечо худощавого подростка. Оба не обернулись, всматриваются в надвигающийся остров, я рассматриваю мальчишку. Темная кожа – не черная, а как будто очень загорелая, мне, правда, не удалось бы загореть до такой степени, сколько бы ни старался. Глаз не вижу, но знаю: серые. Были. Хрен его знает, какие они сейчас, у детей они часто меняются с возрастом. Осанка, выправка – парень, похоже, проходит суровую школу.
Из-за плеча шагнула Ана, остановилась, бросила, не поворачивая головы:
– Видел кто?
По голосу ясно: она полностью вернула контроль и кого-то ждут смертельно опасные неприятности. Даже при виде сына уже работает, вычисляет.
– Под скалой со стороны причала. Скелле, но кто, не видел.
Я чувствую немалое облегчение, почти эйфорию. Никогда не отличался заниженной самооценкой, скорее, наоборот, а тут такие страдания! Ф-фу! Хорошо, когда ты – это ты. Как домой вернуться.
– Юра!
Прихоть моей дражайшей. Подцепила это имя на Земле, нашла удачно созвучным собственному родовому и изъявила желание наградить им сына, тем более что это далеко не последнее в его жизни. Но на ближайшие лет пять будет Юрой.
Глаза, лица. Похоже, таких фортелей здесь еще не видели, – удивление, даже испуг. Пацан смотрит спокойно и отчужденно, видимо, еще не привык к новому имени, Сам – постарел дед, прям жуть – в растерянности. Еще бы – весь протокол коту под хвост!
Наконец до сына дошло, что за люди неизвестно откуда объявились за спиной, он рванулся – совсем по-детски, сразу куда-то испарились выправка и осанка:
– Мам!
Обнялись, замерли. Наконец, когда сын оторвался от Аны, та, мне показалось, немного растерянно, оглянулась на меня, и я шагнул вперед.
– Ты красивая, – без тени стеснения объявил Юра медленно возвращающей контроль матери, почему-то игнорируя меня, потом взгляд метнулся, зацепился за мою лысину, глаза остановились, и он замер. Черт! Что такое?! Я что, страшный и ужасный?! Запоздало сообразил, что он видел меня совсем еще маленьким, окруженный няньками и едва научившийся самостоятельно передвигаться. Папа – эль! Представляю, что за все эти годы ему понарассказывали! Это для меня все было вчера. А для него – на заре жизни. В детстве каждый год идет за десяток, и я для него – живая легенда и туманные воспоминания. Но мать же он помнит!
Я обнял парня, неловко зажав посох в одной руке. Глаза, кстати, остались серыми, мне даже показалось, что они посветлели, исчез голубоватый оттенок, которым так гордилась мама.
– Рад, что дождался вас! – прогудел Сам.
Ана уже виделась с ним, когда успела? Я же был неприятно поражен – Сам был стар, еще когда меня забросило на Землю, и было удивительно, что он вообще дожил до этого времени. Понятно, что без искусства не обошлось, но и оно не способно на чудеса.
Обнялись. У меня всегда с ним были сложные отношения, но рукопожатия на Мау не водилось, пришлось следовать традиции.
Между тем яхта преодолела большую часть разделявшего ее и остров пространства, сбросила ход и готовилась к швартовке. Было видно, что на острове царила не вполне ясная суета, на верхушке скалы никого не было, куда-то исчезли сопровождавшие Первую скелле, прислуга, занимавшаяся оформлением и угождавшая публике, столпилась на дальнем спуске с утеса, и, похоже, что ее более интересовало нечто скрытое от наших глаз, чем прибытие тех, ради кого все и затеивалось.
– А как вы сюда попали? – естественный с учетом обстоятельств вопрос задал ребенок.
– Прыгнули, сынок, – я потрепал его по волосам.
– Как прыгнули? – он, понятно, не унимался.
– Сейчас увидишь.
Ана услышала мои слова, обернулась и кивнула согласно, надо было срочно разбираться с происходящим во Внуково, пардон, на острове, поцеловала озадаченного сына:
– Мама ненадолго. Вы тут швартуйтесь пока, а мы с папой прогуляемся.
Сам крякнул, но ничего не сказал, сын замер озадаченный, остальные на палубе, похоже, вообще не понимали, что происходит и откуда мы появились. Представляю, какой успех ждет вечером матроса, первым заметившего нас, – дружеское внимание и потоки орешка.
Эрсамвэл была лучшей на университетском курсе. Ее дар был слаб и требовал от носительницы изрядных усилий и концентрации, чтобы реализовать воздействие, зато она была почти избавлена от жестокого мучительного тренинга, который приходилось переносить ее поголовно более способным подругам. Почти обычная – так иногда снисходительно отзывались о ней воспитатели в интернате. Знали бы они, какими достоинствами это обернется. Не всегда хирургу необходима пила или топор, зачастую более эффективен крохотный электрод или луч лазера. Эрсамвэл великолепно владела искусством воздействия именно такими и даже намного более тонкими инструментами. Результат – за ней буквально охотились кафедры нейробиологии, микрохирургии и офтальмологии. Ее больная рана – слабый дар – обильно поливалась лечебным настоем из удовлетворенного честолюбия и заинтересованного внимания окружающих.