– Зачем это тебе?
– Надевали? – я не ответил. – Как это? Мне интересны ваши ощущения, он что, как-то блокирует Источник? Все хотел проверить, да руки не доходили.
Скелле нахмурилась, покачала головой, но ответила:
– Ничего он не блокирует. Не видел? Он изнутри оклеен обломками стекла из Радужного разлома, – она зашевелилась, подтянула ноги, выпрямилась, как будто собиралась встать, но не поднялась, искоса вгляделась в меня. – Ты, эль, что такое калейдоскоп, знаешь?
Я кивнул. Местная версия земной игрушки ничем не отличалась от инопланетного изобретения.
– Ну вот. Это так же – все крутится, переливается, дробится. Применяй искусство, сколько тебе влезет, вот только результат непредсказуем и чаще всего заканчивается поломкой самой хрупкой детали – жизни самой скелле.
Последнее Сорбаса произнесла, уже вставая. Выпрямилась, отчего сразу стало понятно, что рядом со мной отнюдь не усталая бабушка, а смертельно опасная носительница древнего искусства. Даже не успев подумать, машинально поспешил следом, поднялся.
Сорбаса дождалась того мгновения, когда я замер, пытаясь разгрести теснившиеся в голове мысли, и, глядя снизу вверх, но ухитряясь при том оставаться вровень, размеренно, как говорят школьные учителя, бросила:
– Не продавайся, эль! Закончи, что начал!
Она развернулась и быстро зашагала прочь. Только властительницы Мау так могут – въевшиеся за годы привычки непреодолимы. Эль я или нет, скелле говорит тогда, когда считает нужным, и то, что считает достаточным. Ладно еще приветствия да прощания на планете не в чести, но могла бы для приличия поинтересоваться, считает ли ее собеседник разговор оконченным или нет.
Какое-то время смотрел в спину удалявшейся женщины, потом в полголоса пробормотал, скорее, для себя:
– Будьте здоровы, – и сам же себе ответил: – И вам не хворать.
Но она услышала – хрен ее поймешь, может, у нее магия через акустические колебания проявляется, кто знает, – остановилась, обернулась, я заметил вполне человеческую улыбку на лице, махнула рукой и окончательно скрылась за поворотом.
Вот ведь зараза! Только расслабился, почувствовал себя на каникулах после земных приключений, – вылезла. Для меня всего ничего, а она двенадцать земных лет – надо бы пересчитать, сколько это местных – ждала. Напомнила. Эль ты или так, турист заплутавший? Отдыхаешь? Ну-ну.
И ведь права, чтоб ее лохи сожрали! Жизнь у меня теперь – малина спелая! Столько лет прошло, а Сам еще живой, монарх без имени, где-то в плавнях, как говорят, на вечной рыбалке прохлаждается, Старшая сестра, по слухам, тоже жива – за морем в эмиграции тихо сидит, небо коптит. Сына скоро привезут – здоровый уже парень должен быть. Супруга в Ордене – первое лицо. Насколько я понял, контора эта и без нее прекрасно справлялась, но если раньше авторитет новой власти опирался на прекрасную легенду, это я про Ану, то теперь она сама тут как тут – все такая же прекрасная и с опасным домашним элем под мышкой. К тому же эль – эксклюзив. Поэтому конкуренты тихо шипят по углам, а супруга активно наводит свои порядки. Зримым символом которых – частный авиазавод, аэропорт и летная школа семейства Уров. Пока лишь как планы, но, зная упертость Аны во всем, что касается неба, сомневаться в их реализации глупо. Скоро флотилии дозволенных аэролетов избороздят, как говорится, просторы.
Живи и радуйся. Что-то мне подсказывало: история моего предшественника, третьего по храмовому счету эля, повторяется. Соблазнительно! Хочешь мастерскую? – Построят. Школу? – Соберут лучших учеников. Твори, путешествуй, созидай! Быт налажен, почет и боязливое уважение обеспечены. Лет через триста-четыреста очередной эль найдет обломки былого величия и сказку о бороздивших небо древних. А шансы на это есть. Слишком могучие источники энергии под боком, и слишком уж архаичное общество – маги, волшебники, дары богов. Это же не они самолет изобрели – дар. Вот к звездам собирались, а новую физику кто заложил? Опять дар. И так, куда ни плюнь, вмешательство то ли богов, то ли пришельцев. Это как атомное оружие средневековым баронам да графьям торжественно вручить. Нечего сомневаться – применят при первой же возможности! Ну или на крайний случай дождутся, пока след дароносцев простынет, и все равно применят.
Тень от поленницы укоротилась, и жаркий язык местного светила лизнул лысину. Я вынырнул из своих невеселых мыслей и осмотрелся. Ага, река там – значит, мне вон туда. Шагалось легко, под ногами хрустело крошево хлебного дерева, а в голове крутилась свежая идея. Что мне мешает пользоваться даром Храма? Это как пытаться читать под слепящим сверканием сварки! И если загородиться от него невозможно, то можно же как-то рассеять, придать гомогенности. Пусть свет, но не от точечного источника, а от протяженной однородной поверхности. Катафоты вон на Земле для этого и изобретены – отражают его равномерно по всем направлениям. Материал для этого есть – стекло из Радужного. Да и местные что-то подобное в форме шлема для обуздания капризных скелле давно изобрели. Там, правда, хаотичный набор осколков, а мне его явно потребуется как-то упорядочить, но это уже детали. Остается работать! Это цель. Хватит с меня туриста! Самолет, конечно, вещь! Но я еще помнил, как свободно перемещался на Земле сам по себе там, где местную летающую самоделку ни за что бы не допустили к полетам из соображений безопасности. Кажется, наконец сообразил, что угнетало все время после возвращения, – потеря возможности пользоваться и исследовать дар Храма. А ведь именно через него и ведет та тропа, которую местные, не сговариваясь, обозвали путем эля. Вот он, совсем рядом, – близок локоток, да не укусишь! Я на ходу оскалился: «Врешь! Не возьмешь! И не такие локти кусали!»