— Да и вы тоже хороши: цементу вам дай, известки одолжи без отдачи, печи сложить помоги. А что людей мало, так у нас основная стройка — там.
— А мы, значит, не основная? — покачал головой Корякин. — Хорошие вы ребята, что ты, что твой начальник, неохота с вами ссориться, но что делать? Не понимаете вы многого, ребята. Так и передай твоему начальнику — мира не будет.
Спустившись под гору и отворив жидкие скрипучие ворота, они вошли за плетеную изгородь, за которой стояли два трактора. Угрюмый чернявый тракторист собирал на деревянном верстаке масляный фильтр из картонок. Корякин объяснил ему, кивнул головой за речку, что надо тащить из грязи машину. Тракторист поворчал, попрепирался с бригадиром, с неохотой отложил свою работу и полез в трактор. Правоторов собрался вслед за ним, но Корякин удержал его:
— Они сами с усами. Пойдем лучше со мной, посмотрим хозяйство, твое и мое.
Правоторов подчинился. Они двинулись в гору, и, когда поднялись, Корякин потянул его влево, к старому свинарнику. Правоторов оглянулся: трактор, стрекоча гусеницами, ходко бежал через пихтач за речкой — и пошел за сутуловатой спиной начальника. Через ворота они вошли на широкий двор, обнесенный глухим забором. Двор разделяли легкие жердяные изгороди, а по бокам двора стояли два низких сарая, сложенных из горбыля и крытых соломой. Утопая в грязи, они прошли двор и, с трудом отворив низкую дверь, наклонившись, вошли в один из сараев. В сарае было полутемно и стоял смрад. Правоторов задохнулся, и первым его желанием было желание выбежать отсюда. Но Корякин посматривал на него, и Правоторов сдержался. Понизу будто клубился серый дым — это двигались свиньи. Они рылись в сыром навозе, терлись о черные деревянные столбы, толкали одна другую, кусались, взвизгивали, хрюкали. В теплом густом тяжелом воздухе слышалась возня свиных тел, хрюканье и визги. Рослый лохматый хряк, утробно хрюкая, старался задрать голову.
Правоторов осмотрелся: черные изгрызенные стены кое-где просвечивали; под соломенной крышей жили воробьи. Заметил в глазах начальника едва заметную усмешечку и приготовился слушать. Но начальник молчал.
Правоторов хорошо знал проект не существующей еще свинофермы, даже не свинофермы, а целой фабрики с длинными узкими корпусами. В его рабочей тетради были аккуратно вычерчены эскизы объектов, на которых он работал. Эскизы были вычерчены цветными карандашами, со всеми размерами: план здания, площадка с коммуникациями, разрезы, расстановка оборудования. Был там и эскиз фермы, такой же аккуратный и красивый, как другие. Правоторов легко представил себе эту будущую ферму — с чистыми побеленными потолками, с белым ярким светом ртутных ламп, тугим движением воздуха в вентиляционных системах, легким скрежетом транспортеров в бетонных лотках; в кормокухне — кафельная плитка, желто-красные котлы, никелированные трубки, шкалы, стекло... Котлы сейчас лежали в сугробе за стройплощадкой, привезенные и сваленные, и снег заносил их сантиметр за сантиметром всю зиму. Никель, проглядывающий сковозь упаковку, стал на снегу тусклым. Правоторов говорил Корякину, чтоб убрали котлы куда-нибудь под навес, ведь до монтажа еще далеко...
— Вот так и живем, — сказал Корякин, пока стояли в свинарнике. Потом они прошли, чавкая сапогами, через свинарник в кормокухню. Здесь было полутемно, пахло дымом, вареной картошкой и распаренными отрубями; почти все помещение занимали водогрейный котел и чаны, вмазанные в печь из неотесанного камня. Мужик в шапке растапливал печь.
— Где Настасья? — спросил у него начальник.
— Оне все в маточнике, — ответил тот, не поднимая головы.
Соседний сарай оказался чище; в небольших загородках на деревянном полу, застланном соломой, лежали, закрыв глаза, свиньи, как огромные мучные кули, и, ткнувшись носами в их брюхо, плотно один к другому жались розовые поросята. Около одной такой Корякин остановился, приглашая Правоторова полюбоваться.
— Сегодняшние, — кивнул он.
В кормокухне маточника сидели четыре женщины в серых халатах, повязанные платками. Одна из них, небольшого роста, — она и оказалась Настасьей — рассказала Корякину новость: околел недельный поросенок от Певуньи. Женщины с интересом поглядывали на Правоторова. Он тоже успел мельком рассмотреть их. Настасье и еще одной было лет по тридцать; третья старуха с сухими руками в жилах; четвертая — еще девчонка, рослая, выше их всех, с крепкими икрами, обтянутыми резиновыми сапожками.