— Чем именно?
— Скучно, настроения всякие... Перед армией, говорят, погулять надо, а тут что? Есть клубишко, да и то... Кино старое крутят, еще осенью в городе смотрели. Танцы — раз в месяц по заказу. В столовой — одна картошка с мясом. Хорошо, Корякин вошел в положение — собрали мы тут собрание, его пригласили. После этого он в райком звонил, сам кое-что сделал... Так вот и живем. Пить не даю. На кого прикрикнешь, кого шуганешь... А разве это нормально? Что, мне больше всех надо?
— Да-а... Ну завел ты песню, — долго посмотрел на него Правоторов. — Ты что ж думаешь, бригадир — это только почет и уважение и бригадирские в кармане? Думал, в бригадиры — что в дамки попасть, дальше само пойдет? Думал, что начальству легче? Нет, Миша, ошибаешься. Помнишь, о чем мы с тобой говорили, когда вы сюда уезжали? Я думал, ты крепче окажешься. Трудно тебе стало — с двенадцатью пацанами справиться не можешь? Где же твое бригадирское самолюбие? Где твой авторитет? Давай поговорим с бригадой...
— Да что говорить... В общем, понял я. Вам ехать надо, пока светло.
— Не-ет, давай говорить!
Они посидели еще немного, обговорили дела и пошли в бригаду.
Миша собрал ребят.
— Я хотел с вами немного потолковать, — начал Правоторов. — Вы уже пожили здесь, лучше меня все видите и знаете. Скажите, только честно: надо помочь деревне построиться?
— Надо, — ответило несколько нестройных голосов.
Ребята стояли вокруг, опершись на лопаты и ломы, щурясь на солнце. Чтобы видеть их всех, Правоторову приходилось оглядываться, и он старался отодвинуться — он привык разговаривать с людьми, видя их перед собой. Так легче.
— Конечно же надо, — подтвердил Правоторов, кивая головой. — Почему здесь должно быть грязно и скучно? Что ж, здесь чужие, что ли, живут? Они ж ваши братья — не в десятом, так в двадцатом колене! — Правоторов старался говорить просто и ярко, ловя первые попавшиеся слова, мешая серьезное со смешным. — А теперь, скажите, — продолжал он, — кто же может приехать сюда помочь? Пожилые — те, кто уже наработался как следует, отдал для дела довольно сил и здоровья, заработал на этом радикулит, или хронический бронхит, или язву, те, у кого есть дети или внуки; или молодые — те, кто всегда впереди, там, где трудно? Скажите, ребята, только не думая о себе, только честно, — кто?
Правоторов видел в глазах ребят, устремленных на него с вниманием, и недоверие, и насмешку, но все-таки вдохновением своим он увлекал их, заставлял их думать, как он, и они нестройно, недружно, не все, но говорили:
— Да, молодые!
— Ну так что же вы тогда? — говорил Правоторов, веселея. — Неужели вы такого пустяка, как свиноферма, не одолеете? Потерпите до лета, поработайте, а там лучше дело пойдет!..
Он говорил взволнованно, особенно не задумываясь, очень упрощая все, понимая, что ребята действительно заброшены и не особенно-то заинтересованы материально, у них нет сносных условий и много еще чего, не говоря уж о механизации, снабжении и прочем, — и все-таки высказал все то, чем он мог пересилить этих ребят во главе с бригадиром.
Было около пяти вечера. Солнце медленно катилось к западу.
— Ну что, все? — спросил Зайцев.
Машина была уже привязана тросом к трактору.
Правоторов кивнул, и Зайцев посигналил трактористу. Машину дернуло, и они тронулись.
— Есть хочешь? — спросил Зайцев.
— Ох ты, пообедать-то забыли! — стукнул себя по лбу Правоторов. — А у меня крутится в голове: что-то еще надо сделать — а вспомнить не могу!
— Да я в магазин съездил, взял. — Зайцев достал из ящика колбасу, хлеб, завернутые в бумагу, и бутылку газировки. — Сам-то я уже! — похлопал он себя по животу.
— Молодец, Дима. Сколько с меня?
— А-а, копейки, — махнул рукой Зайцев.
Зайцев подруливал, тормозил, когда машину раскатывало под уклон, включал сцепление, когда надо было помочь трактору. Правоторов жевал, отпивал воду, равнодушно глядел на дорогу и думал о том, все ли сделал, что надо.
Миновали место, где засели в последний раз.
Когда подъезжали к Дрокину, солнце опустилось на дальние вершины холмов, растекалось жидким светящимся металлом и начало остывать. Засветились первые окна в деревне и первые звезды в небе. Миновали место, где засели в Дрокине. Тракторист остановил их на перекрестке у большака.
— Ну, была не была. — Зайцев поплевал на ладони и ухватился за баранку. Машина взревела и пошла вперед.
Стало быстро темнеть, похолодало. Воздух в низинах наполнился фиолетовым сумеречным туманом. Мелькание темных размытых теней вдоль дороги притупляло внимание. Правоторов смотрел на убегающую под колеса серую дорогу и молчал. В висках у него отчетливо стучал пульс, от долгого сидения в кабине разболелась голова. И в то же время он обдумывал варианты распределения людей, машин, кранов по объектам, предстоящий разговор с начальником управления, списки бригад... Это была уже привычка: каждый день, кончая работу, он должен был думать о дне завтрашнем, а заодно и о послезавтрашнем, и слегка заглянуть на недельку вперед. И никак от этого не избавиться. Сейчас он думал о свиноферме. То об этой, чернеющей пустыми провалами окон, то о новенькой, обнесенной изгородью, поблескивающей окнами, с белыми поясками по красному кирпичу. Надо еще одну бригаду — откуда снимать? Мастера надо. Из Михаила прекрасный мастер, но ведь не пойдет: бригадиром спокойней и денежней, а физической работы он не боится. Через год-два он был бы прорабом. Как ему объяснить, что прорабское дело — важней, нужней, интересней? Впрочем, их всех работа повязала одной веревочкой...