— Говорят, Леша, от тебя жена ушла?
— Уже знаете? — удивленно качнул тот головой. — Ну и ну! Вот как безотказно сарафанное радио работает! Попробуй не верь после этого бабьим слухам!
— Что ж, любил ее мало? — продолжала Анина соседка свой допрос.
— Вас, Василиса Прекрасная, интересуют подробности? Любил столько, сколько надо! У меня на это дело хватает, могу одолжить.
Соседка вспыхнула и отвернулась. Моргунов снова повернулся к Ане:
— Выручай, Аня, пропадаю.
— Чем же тебя выручить?
— Поедем со мной.
— С тобой? — удивилась она. Брови ее поползли вверх, она рассмеялась. — Больно скор ты на руку. А зачем жену бросил?
Голос ее был чистым и легким, будто рождался у нее на губах, по лицу блуждала туманная улыбка, а глаза смотрели на Моргунова одновременно рассеянно и грустно. Моргунов путался и дурел от этого взгляда.
— Да не я ее — она меня бросила! — с жаром ответил он.
— Не надо, Алешенька, обманывать и себя, и других. Если она ушла, почему же ты ее не вернул? Ведь счастье-то не просто приходят и берут — за ним гоняются, — она говорила ласково, спокойно, как добрая учительница учит мальчишку или как мать — ребенка.
— Вот я и гоняюсь. Видишь — меня к тебе занесло, — хрипло ответил Моргунов.
Женщины притихли, прислушались, а Анина соседка сказала:
— Опоздал ты немного. Она замуж вышла.
Моргунов вздрогнул, посмотрел на соседку, потом на Аню.
— Они ведь врут, Анечка?
— Они говорят правду, Лешенька.
Моргунов покачал головой, опустил глаза. Вскинул голову:
— Слушай, Анютка, я же не могу без тебя. Я тебя все равно увезу.
Аня улыбнулась и отрицательно покачала головой.
— Или зарежу! — зарычал он, взяв со стола линейку, зажал в кулак и ударил ею по столу. Линейка хрустнула.
— Зачем же линейки ломать? — она подняла на него свои зеленые глаза, а он увязал в них и распалялся.
— Бросим все, уедем. Сегодня же, прямо отсюда! Хочешь, на руках тебя вынесу? Хочешь, в ноги упаду, ноги твои поцелую?
— Ноги? — засмеялась она и повернулась к старухе в очках. — Наталья Васильевна, раньше ноги женщинам целовали?
— Да кто их знает, милочка. Если любили — целовали. Так ведь раньше рыцари были.
— А вот посмотрите, как теперь ноги целуют! — Моргунов с грохотом опустился на пол, ухватил Аню за щиколотку, снял туфлю и прижался губами, к кончикам пальцев на ее ноге. Аня громко вскрикнула, покраснела и с силой вырвала ногу.
— Ну и дурной ты, Алешка! Перестань дурить! — она наклонилась и, чтобы скрыть смущение, долго надевала туфлю.
В коридоре зазвенел звонок — конец работы. Женщины стали одна за другой подниматься и уходить. Аня собрала бумаги со стола. Моргунов опустил свою руку на нее и сказал, чтобы слышала только она:
— Посиди немного.
Она села, нервно теребя обломок линейки.
— Мне, Алешенька, домой идти нужно, — сказала она тихо. — Муж с работы придет, волноваться будет. Он у меня хороший, спокойный — не как ты. Я его люблю.
Женщины уходили с улыбками на губах. В них не было насмешки — улыбки были, скорей, мечтательными, затаенными. Толстая женщина пропела на прощанье: «До свидания, Алеша, желаю вам всего наилучшего». Она вышла последней. Правоторов сидел тихонько в углу, достав записную книжку и углубившись в какие-то свои расчеты. В наступившей тишине голос Моргунова зазвучал серьезней и настойчивей:
— Брось, Аня, смирного, выходи за непутевого. Рискни, Анечка, не бойся. Скажи только слово, одно слово, и мы уедем, куда ты пожелаешь. Не могу я без тебя.
— «Брось», «выходи», «уедем»! Для тебя это просто!
Моргунов сник, втянул голову в плечи.
— Мучаешься? — смотрела она на него, склоненного. — А зачем мне голову морочил, а потом женился? Я только потом узнала, что вы разошлись, — мягко добавила она, будто просила прощения, что вышла замуж.
Моргунов начал с жаром объяснять, что так уж получилось, что он тогда не мог иначе. Потом замолчал — так же резко, как начал.
— Ну, я пойду, — сказала она.
— Не уходи. Скажи только слово!
— Нет.
— Аннушка, милая...
— Нет.
— Ну почему?
Она горько и грустно усмехнулась:
— Потому что уже ничего не изменишь.
— Бывают же ошибки! Прости меня, Анечка, прости дурака! Если б я знал! Пойми ты...
— Не брошу я мужа, и не надо об этом больше. Пусти.
— Ладно, хорошо... Дай я тебя поцелую.
Он поднялся, неловко наклонился над ней, опустил лицо в ее волосы. Она судорожно вцепилась пальцами в его шевелюру и потянула так, что его губы прошлись по ее открытой шее; потом оттолкнула его и сказала резко: «Уходи!» Он пытался еще что-то ей сказать, но она проговорила сердито: