Всем нужен был Хохряков, и никто не знал, где он есть.
— Опять, поди, кто-нибудь поит, — сказал длинный молодой человек, нервно куря сигаретку. Он стал появляться здесь недавно, был задирист и еще слабо ориентировался в обстановке.
Хохрякова в этой среде знали очень хорошо и передавали из уст в уста более молодым легенды о нем — о том, что ни одна компания с ним не обходится без того, чтобы он не читал стихов и не плясал «цыганочку», причем и то и другое, согласно легендам, он делает мастерски, или о том, что он любит подписывать акты весной — на лужайке у ручейка, летом — на песке у реки, осенью — где-нибудь у костра с шашлыком, а зимой — только в хорошем ресторане, причем по поводу каждой такой ситуации обязательно существует анекдот, и в каждом анекдоте Иван Иванович обязательно оказывается в конце концов или хитрец, или молодец; про то, как его в лесочке грибами обкормили до дикого расстройства желудка и он за сутки похудел вдвое, а потом этих ребят видеть не желал; работает начальник, а документ у Ивана Ивановича подписать не моги, посылай подставного, и пожаловаться нельзя — знает узкий круг и посмеивается в рукав, в том числе и сам Иван Иванович, а пожалуйся — и разнесут по всему городу, и считай, накрылась карьера — в глаза засмеют. Или как Иван Иванович заказал одному достать холодильничек среднего класса, а тот, чтобы уважить, перестарался — достал новейший ЗИЛ, сам доплатил, сам привез, а Иван Иванович ему: «Помоги занести, у меня радикулит», и тот на четвертый этаж эту громадину пер вдвоем с шофером, оба маленькие, слабосильные, а Иван Иванович сзади все четыре этажа помогал советами, и ему хоть бы что, а тот с тех самых пор с радикулитом замучился и проклинает Ивана Ивановича.
— Но это же безобразие! Договорился с ним, а его нет, — все волновался молодой человек, взглядывая на часы и докуривая третью сигарету подряд.
— Привыкнешь, — успокоили его.
— Говорят, его угощать надо, а я не умею, — опять сказал молодой, досасывая окурок до фильтра.
— Какие твои годы? Научишься, — опять успокоили его.
— Я его вчера укачал, как верблюда, — сказал Красавин, — а все равно не подписал.
— Ну, это уж совсем наглость, — отозвался кто-то.
— Старичье придумало эту дурацкую традицию, а мы — отдувайся. Чихал я на традицию, — возник еще один молодой, с этаким чеканным профилем, но уже стреляный — Красавин уже не раз видел его здесь. Из очень деловых.
И тут началось вроде как совещание, в котором приняли активное участие все присутствующие.
— Вообще, пора бы уж, в самом деле, положить этому конец — ни в какие рамки не лезет. Наглеет и наглеет с каждым днем.
— Ведь он и взятки берет.
— Да ну! Иван Иванович-то? Не верю, я много лет его знаю.
— Деньгами, может, и не берет, а вот гараж отгрохал — за деньги, что ли? Один — панелей на стены, другой — плиты на перекрытие, третий — ворота.
— Знаем мы про этот гараж. Ну вот ты, строитель, будешь строить себе гараж — что, все покупать по розничным ценам будешь? Да достанешь бесплатно или за полцены: где — брак, где — неликвид, а где и сортовое изделие.
— Большая разница: или себе, или начальнику архстройинспекции.
— Разницы нет — и то и другое подпадает под закон и наказуемо.
— Дело, ребята, даже не в этом, а в том, что распоясался. Матерится при всем честном народе, при женщинах. Да я сам не хочу, чтобы меня кто-то материл, пусть я сто раз виноват!
— Жаловаться на него пора.
— Жалуйся не жалуйся — горбатого могила исправит.
— А чего нам его терпеть? Давно пора свалить. Надоело.
— Ну да, свалишь его, у него со всех сторон связи. Даже, кажется, в Москве, в Госстрое. Как паук в тенетах. Вы все полетите, а он останется.
— Это еще как сказать. Если всем взяться...
— Да написать коллективное письмо в горисполком и горком.
— Я терпеть эти кляузы не могу!
— Чистоплюй.
— Да нет, просто я знаю, как меня донимают эти коллективные письма и жалобы. Они сокращают жизнь человека на двадцать лет. Давали бы в сорок лет пенсию!
— Да как же, ребята, без Ивана Ивановича-то? Не с кем будет ни водки выпить, ни стишков послушать, ни «Цыганочку» сплясать.
— В цирк его, если без него скучно. По воскресеньям будешь на него с детьми ходить, а в будни — работать надо.