Я думаю, недаром Григорий Семенович ее рекомендовал — что-то там есть. Впрочем, Григорий Семенович — человек честный, личного расчета там не было. Не в счет же, что она всегда приглашала его к себе домой на всякие праздники и дни рождения. Может, это мелочь, но у нас в тресте все про всех знают. У нас как принято: если у кого день рождения, скидываемся отделом и отмечаем. Шампанского там бутылочка, винцо, бутерброды, фрукты, конфеты — в общем, а‑ля фуршет (все так говорят теперь, не знаю, что такое). А дома вечером — своя обстановка, знакомые, родственники. А Валентина, то есть Валентина Андреевна теперь, всегда во всем размах любит — приглашает весь отдел домой, и там у нее, говорят, пир горой. Этим она, конечно, свои акции в коллективе повышает. И все же ее кое-кто недолюбливает — выскочкой считают, потому что ей до всего дело есть, она в курсе всех событий — и по работе, и в личных делах, и насчет магазинов, и у кого какие нелады; она и в партбюро, и в каком-то женсовете (зачем эти женсоветы?). Такая она занятая — не знаю, как у нее только дома дети воспитываются? Растут, поди, башибузуками. Ну да у нее муж, говорят, за бабу. Правда, нельзя сказать, что о семье она не думает. Смотришь, в конце дня идут наши женщины домой и полные сумки провизии тянут — успевают в обеденный перерыв все окрестные магазины обчистить: Так Валентина не только не отстает, а еще и больше всех волочит. Ну да у нее знакомства — и тут ее эти арбитражные дела выручают — всегда у нее всякий дефицит есть, еще и весь отдел этим дефицитом обеспечивает. И все равно ее кое-кто недолюбливает, я не себя имею в виду — женщин. Ну да женщины — у них всегда все с вывертами. Не знаю, как она будет с ними работать? Но она, я думаю, всех их там на место поставит, а кого не сможет — не постесняется и вытурить. Нет, она еще далеко пойдет.
А может, и остановится на этом, и ее ждет судьба, которой она меня когда-то попрекнула — да, вот за что ее недолюбливают еще (опять же не себя имею в виду) : у нее, как у пьяного — что на уме, то и на языке. Когда-нибудь ляпнет крупному начальству — привыкла среди нас не держать язык за зубами, а начальству-то не очень нравится, когда в глаза правду-матку режут. Так вот она мне заявляет однажды, что я, мол, уже оплешивел на своем месте, что у меня в отделе от скуки мухи мрут, что молодых, мол, затираю и вообще чуть ли не чужое место занял. Кто-то, видишь ли, от наших комсомольцев, верней, комсомолок, ей, всеобщей заступнице, на меня нажаловался. Я, правда, так и не узнал — кто. А я что? Конечно, я понимаю, что устарел. Молодые — они прыткие, быстро все секут, развитые, сообразительные, никто у них это не отнимет — они вовремя выучились, развились. Так что ж из этого выходит — нас на свалку, что ли? Я, конечно, звезд с неба не хватаю, я понимаю, что каждый человек дорастает до своего потолка, и там, на этом потолке, работает, как может. Но я дело свое всегда исполнял по «Положению», в чужие дела не совался, отношения ни с кем не портил, так что право работать начальником отдела я заслужил. Отдел мой (наше конструкторское бюро — на правах отдела) с работой справляется. Кто сказал, что я должен больше делать? Я ж интересуюсь, как идут дела в других местах: везде — мои бывшие питомцы или друзья; все столько делают. А ей, Валентине нашей, до этого дело есть. Выскочка — выскочка и есть. Посмотрим, как она работать будет? Может, тоже дошла до своего потолка. А может, и действительно далеко пойдет? В тридцать-то с небольшим — начальником ведущего отдела в тресте с годовым объемом работ сорок миллионов!
А ведь с нуля начинала, в полном смысле с нуля. Помню ее еще молоденькой машинисткой. Только-только, видно, из десятилетки — сидит за машинкой, одним пальцем клавиши давит, а другой рукой все в платок сморкается — насморком она тогда сильно страдала. А почему я ее так хорошо помню: возьму у нее отпечатанную бумагу, а там ошибок тьма, все термины перепутает. Объясняю, что как пишется, а сам смотрю в ее карие глазки с розовыми веками — она тогда еще и краситься не умела — и думаю: ну, девочка, далеко ты не уйдешь, только-только и хватит у тебя толку, что какому-нибудь парню голову вскружить. И наивный же вид у нее был: эти карие внимательные, моргающие наивно глазки, эта крепкая фигурка.