Сейчас, знаете, такая масса информации, и в ней много интересных вещей. Представляете: все это внедрить у себя! Да это же мечта! Но мы не можем — вопрос всегда во что-нибудь упирается. Вот вам живой пример: агрегат Мартынова. Не было шлангов, и он не пошел. Паллиативы ничего не дали. А ведь идея, в общем-то, интересная. Вот теперь шланги снабженцы нам достали, в этом году агрегат у нас должен пойти.
Он-то, конечно, считает нас врагами техники, считает, что он один знает ценность своего агрегата. Нет, мы тоже прекрасно знаем его ценность, и соответственно его ценности ему и будет уделено внимание. Во всяком случае, я не хочу получать из-за него шишек.
И даже со шлангами, я вам скажу, агрегат не сразу пойдет, придется еще повозиться! С людьми повозиться. Сознание — это такая вещь... Можно, конечно, больше внедрять, но — проклятая инерция в сознании. И безграмотность. Всех переучивать надо. Даже не то что переучивать, а хотя бы просто научить чему-нибудь! Нет, мы пытаемся, конечно, сделать много, но, признаюсь, недостаточно...
Бумагу в министерство? Акт, что агрегат недоработан институтом? Да, у нас в тресте готовили. Да, по моему указанию. Но мы предварительно созвонились с техническим управлением главка, с Пикулиным. Посоветовались. С его одобрения. Так что вы, надеюсь, понимаете, что я не один тут замешан? В общем, понадобилась такая бумага. Это временное, тактическое, мы на эти бумаги особого внимания не обращаем и близко к сердцу не принимаем. Я и Мартынову советовал бы то же самое — человек до седых волос дожил, такие вещи должен понимать...
V. МОНОЛОГ НАЧАЛЬНИКА ТЕХНИЧЕСКОГО УПРАВЛЕНИЯ ГЛАВКА ПИКУЛИНА
Что мне сказать о нем? Святой человек, старая гвардия, энтузиаст. Побольше бы таких людей — тогда и нам незачем здесь торчать: все было бы в железном порядке, без понукания, без нервотрепки. Строители, между нами, — тот еще народец, хоть и сам имею честь относиться к этому роду-племени; а это милый, душевный человек, теперь таких мало и осталось. Я с ним разговаривал по душам. Говорили мы о том, как мало нынче добросовестных людей, как много черствости, халатности, бездушия в отношениях. Отношения во многом индустриализировались — даже в отношениях старых друзей, даже внутри семьи, в отношениях детей с родителями — да-да, и туда закралось — что уж говорить об отношениях между людьми, у которых только и общего, что работа?
Ничего, что я с вами так откровенно? Редко приходится поговорить о вещах посторонних, но которые на сердце накопились. Хочется, знаете, иногда очиститься перед человеком со стороны, который все поймет.
Я вам скажу: человек, у которого есть какое-то детище — счастливый человек, его забот об этом детище хватает ему на целую жизнь. Правда, для других они могут быть утомительны, им непременно надо заставить вас думать, как они. Ну так что ж, в этом их сила, и в этом их правда.
Жаль Мартынова, идея-то прекрасная. Мы сами думали над механизацией кровельных работ, а вот они в НИИМСе, оказывается, уже много сделали. Проммашстрой нам все загубил, а ведь Гаевский у нас на неплохом счету, отчитывается по новой технике всегда с хорошими показателями, всегда премии по новой технике получает. Теперь, разумеется, мы его прижмем, теперь ему премии так просто не пролезут.
Наш контроль за трестами? Видите ли, трестов у нас много, и в каждом тресте — сотни объектов. Где же охватить единым взглядом? Конечно, мы обязаны, в том числе и я. Но — вы понимаете? — некогда своей работой заниматься, бумаги одолели. Меня ведь сюда сманили с живого дела, обещали, что буду вершить техническую политику целого главка, а что вышло? Это же что-то невообразимое — по полсотни бумаг в день поступает, три четверти дня уходит на них: разбирать, читать, носить на подпись, самому подписывать. Я называю это полосканием. И кто только не пишет! Свое министерство пишет да другие подбрасывают ворохами: институты, комитеты, бюро, управления. Это же потоки, реки, водопады бумаги! И ведь каждая денег стоит, самых натуральных дензнаков! Я вам сейчас скалькулирую вот хотя бы эту. Вот вам, пожалуйста, — в ней страницы три, так? Гарантирую, рядовой инженер отдела трудился над ней целый день. Потом ее печатали в машбюро, потом начальник отдела читал ее и обсуждал с автором. Возможно, внес исправления. Перепечатали. Потом носил к высшему начальству на подпись, да не сразу подписал — опять пришлось переделывать: у каждого ведь свой вкус. Потом ее в канцелярии размножали и рассылали. Так что, думаю, она в тридцатку не влезет. Да помножьте на пятьдесят, да на двести пятьдесят дней. А кроме того, у меня самого деловая переписка! Раньше я честно отвечал на каждую бумагу. Потом, когда пришел опыт, стал отличать нужную от ненужной. С нужной работаешь, а ненужную взял и придержал. Наберется вот такая кипа и нет на них повторных запросов — разнервничаешься чего-нибудь, возьмешь, сколько в руку влезет, и — р‑раз — в корзинку спустишь потихоньку, чтобы никто не видел. Да‑а. Вместо специалиста по техническим вопросам стал специалистом по бюрократии.