-- Это не туча. Это -- дым над городом. К вечеру мы придем туда.
Но мальчик очень утомился, шел медленно и к вечеру они еще не достигли городской заставы. Когда спустились сумерки, множество огней загорелось впереди, в дымной туче. И, как несмолкаемый гром, доносился из этой тучи тысячеголосый городской шум.
Мальчик заплакал.
-- Я боюсь, потому что он злой. Он съест меня.
Отец ничего не ответил. Он крепко держал сына за руку и вел его вперед по гладкой, вымощенной крепким щебнем дороге.
По сторонам дороги возвышались покрытые копотью башни, из вершин которых вырывались огромные снопы ослепительного пламени. И когда проходили мимо этих башен, было светло и жарко, как в аду. Дальше переплетались затейливым кружевом сквозные железные арки и галереи, такие высокие, что нужно было далеко назад закидывать голову, чтобы разглядеть копошившихся наверху людей. Выходили прямо из земли трубы, толщиною толще самого старого дуба и вышиною выше церкви. Бегали взад и вперед по стальным колеям чугунные красноглазые чудовища. Их пронзительные крики раздирали слух мальчика. Он затыкал себе уши и плакал.
Отец утешал его.
-- Не бойся. Все это дает хлеб. Башни, и трубы, и железное кружево, и красноглазые чудовища -- все дает хлеб.
-- Хлеб растет в поле. Я не хочу хлеба, который бегает, кричит и дымится.
Потом по длинному мосту, утвержденному на гранитных глыбах, они перешли через реку, волны которой блестели от масла и были покрыты синими и зелеными пятнами. Туман, поднимавшийся от реки, был густ и зловонен.
За рекою дорога сделалась еще уже. С обеих сторон ее сдавили каменными тисками громады домов с тысячами окон. Все окна были освещены и за каждым из них виднелись головы склоненных над работой людей.
-- Я хотел бы вернуться домой! -- тихо проговорил мальчик. Но, хотя ему было всего только шесть лет и он носил штаны, перешитые из отцовской рубашки, он, все-таки, знал очень хорошо, что его желание никогда не исполнится. И зелень полей начинала уже меркнуть в его памяти.
В одном из домов отец нашел ночлег. Мальчик был весь разбит усталостью, но спал тревожно. Он видел во сне чугунные чудовища, которые терзали его грудь и грызли его ноги.
С рассветом отец поднялся, разбудил сына и они вместе отправились искать работу. Вечером вернулись ни с чем, и прошел еще не один день, пока, наконец, им посчастливилось: отца взяли кочегаром на литейный завод, а сына -- на картонажную фабрику, где он должен был оклеивать пестрыми картинками маленькие папиросные коробочки. С этой минуты мальчик сделался рабочим и остался им до самой смерти.
Он работал покорно и старательно. Иногда только воспоминания о прежней жизни уносили его далеко от города и от мастерской, -- и тогда начатая работа сама собою валилась из рук. Его товарищи смеялись над ним, а мастер давал подзатыльника, от которого из глаз сыпались зеленые искры.
-- Если ты не выспался, так я могу отправить тебя домой с тем, чтобы ты не приходил сюда никогда больше.
Это, пожалуй, было бы лучше всего -- не приходить сюда никогда больше. Но маленький рабочий вовремя вспоминал, что, ведь, отцовского заработка не хватит на двоих. А кроме того, -- кто хочет есть, тот должен работать.
Впрочем, эта последняя истина не всегда представлялась маленькому рабочему такой бесспорной. К сожалению, кроме фабрик и рабочих казарм ему случалось видеть, в редкие свободные минуты, также сады и парки, в которых играли и веселились дети его возраста. У них были такие розовые щеки и круглые, сытые лица. Маленький рабочий готов был биться об заклад, что им никогда не приходилось клеить папиросных коробочек, -- а между тем, эти дети, несомненно, каждый день ели досыта.
-- Я не хочу быть рабочим! --- сказал однажды мальчик своему отцу. -- Я хочу носить красивую одежду и играть в прекрасном саду так же, как те дети, которых я сегодня видел.
-- Ну, этого нельзя! -- рассмеялся отец. -- Всякому свое, мой милый. Всякому свое.
-- Разве те дети умнее меня?
-- Не думаю.
-- Так, может быть, они прилежнее и послушнее?
-- Едва ли. Но они богаты, а ты -- беден. В этом вся разница.
И отец сейчас же забыл об этом разговоре, не придавая ему никакого значения. А между тем, он заложил в душу маленького рабочего жаркую искру, которая жгла его душу и не хотела потухать, а разгоралась все сильнее. И скоро эта искра разгорелась в целое пламя, но это пламя пожирало только его собственную душу.
Когда маленький рабочий подрос и окреп, его прогнали с картонажной фабрики и он поступил учеником на механический завод. На этом заводе работало больше трех тысяч человек, -- и новый рабочий ничем не выдавался из этих трех тысяч, кроме своей молодости. И спина его начинала уже горбиться, а лицо приобрело землистый оттенок.