-- Я получил прибавку! -- весело сказал в этот вечер рабочий своей невесте. -- Я состою теперь машинистом при нашем новом молоте, и ты можешь назначить нашу свадьбу, когда тебе угодно.
-- Я хочу, чтобы это было в первое же воскресенье, мой милый.
Рано утром после брачной ночи рабочий стоял уже на своем посту, у нового молота. Стальная глыба падала, сотрясая землю, и ее тяжелые удары обрушивались на раскаленные добела болванки, которые подвозили на рельсах из соседней мастерской. От раскаленного металла сыпались огненные брызги, насквозь прожигая одежду, постоянное сотрясение почвы отзывалось в черепе и спине неприятной болью, но рабочий был весел, как никогда. И непосредственным виновником своего счастья он невольно признавал эту послушную стальную массу, которая так легко повиновалась его движениям, взлетала к потолку между двух массивных устоев, сыпала миллионы искр и при каждом ударе, как будто, смеялась чудовищно-необузданным радостным смехом:
-- Хо! Хо! Хо!..
После обеда директор привел в мастерскую высокопоставленных гостей, чтобы показать им действие новой машины. И в эту минуту рабочий чувствовал себя таким же хозяином молота, как и сам директор; гордился своим детищем, заставляя его со страшной быстротой слетать вниз и подниматься наверх плавно и легко, как пушинка. Но высокопоставленных гостей только оглушил весь этот шум и грохот, который казался им ненужным и бестолковым, а засыпанный искрами рабочий представлялся им похожим на вымазанного сажей чёрта. Они сказали несколько слов о всемогуществе человеческого гения и поспешно ушли. Директор, впрочем, получил к ближайшему большому празднику орден.
С этого дня вся жизнь рабочего разделилась надвое: одна половина принадлежала паровому молоту, его громовому смеху и огненным искрам, другая -- красивой девушке, которая сделалась женой рабочего. Он любил и жену, и молот, -- и эти две любви мирно уживались в его сердце. Он называл свой молот так же, как и жену, нежными ласкательными именами, радовался, когда он действовал исправно, и искренно горевал, когда происходила какая-нибудь незначительная поломка в его сложном механизме. И так же точно горевал, если случайно прихварывала жена.
За работой он рассказывал молоту о своем семейном счастье, а у домашнего очага заставлял жену слушать бесконечные гимны стальному гиганту. Жена слушала терпеливо, но равнодушно. Для нее самой работа всегда была только необходимым злом, и она не понимала, как можно восхищаться чем-нибудь, что имеет отношение к фабрике. И когда, наконец, ей надоедало слушать, она говорила:
-- Ну, будет уже... Лучше поцелуй меня.
В праздники молот отдыхал в своем темном сарае, а жена надевала чистое светлое платье и в этом наряде казалась еще красивее. Вместе с мужем шла гулять, и встречные смотрели им вслед, говоря:
-- Какую прелестную женщину подцепил этот тщедушный парень.
Должно быть, две любви подтачивали силы рабочего, потому что он становился все бледнее и временами кашлял. Ведь они оба были так требовательны -- молот и женщина. Молот требовал с утра до ночи неусыпного, напряженного внимания, потрясал весь организм рабочего своими неистовыми ударами, отравлял его дыхание искрами и металлической пылью. А жене никогда не хватало их общего заработка, и рабочий лез из кожи, чтобы заработать лишнее в сверхурочные часы. А кроме того, его очень угнетало, что он целыми днями не видит своей возлюбленной и не знает, как она проводит время без него. Он видел вокруг столько соблазнов, измен и обманов. Кроме того, он хорошо сознавал, что совсем некрасив, и это еще сильнее разжигало его ревность.
Однакоже эту ревность он таил глубоко, глубоко, боясь оскорбить ту, которой верил. И он не унижал себя до подслушиваний праздных сплетен и до выслеживания из-за угла. Он думал:
-- Она добровольно протянула мне руку, и я не смею в ней сомневаться.
Несмотря на все его просьбы, она не хотела ему назвать имени того негодяя, который опозорил когда-то ее юное тело.
-- Нет, нет, это все равно... Но если ты хочешь... если ты так хочешь, то я могу сказать тебе, что он умер.
И после этого она принималась плакать, а рабочий утешал ее и просил извинения.
-- Смотри! -- сказал как-то рабочему его помощник. -- Тебе лучше было бы запретить жене работать на фабрике. Ты сам зарабатываешь достаточно и, пока у вас нет детей, вы могли бы немножко сжаться в хозяйстве.
-- Зачем же? Ей будет скучно сидеть одной дома, когда я на работе.
-- А на фабрике, я думаю, ей иногда бывает слишком весело. Ты ничего не слыхал об управляющем с вьющимися волосами и медовым голосом? В кармане у него всегда звенят деньги, а кудри и золото нравятся женщинам. Я слышал, что это была первая любовь твоей жены.