-- Если ты скажешь еще хоть одно слово, -- тихо ответил рабочий, -- я брошу тебя под молот!
Тем разговор и кончился. Но у управляющего кудри вились по-прежнему и золото звенело в карманах. Когда никого не было поблизости, рабочий прикладывался лбом к железу решетки, окружавшей молот, и горько плакал.
Однажды рабочий не встретил своей жены, возвращаясь с работы, а придя домой, не нашел ее и там. Она вернулась только поздней ночью, веселая и возбужденная, с блестящими глазами.
-- Где ты была?
Она сначала приласкалась к мужу, а потом рассказала, обвив руками его шею:
-- Управляющий праздновал сегодня свои именины и подарил нескольким лучшим работницам билеты в театр. Я не успела тебя предупредить, потому что иначе опоздала бы к началу представления.
-- А почему на тебе праздничное платье?
-- Я отпросилась до конца работы, сбегала домой и переоделась. Но почему ты так допрашиваешь меня? Ты мне не веришь?
-- Нет, нет, я верю. А почему от тебя пахнет вином?
-- Меня угостили и я выпила одну рюмочку. Разве это так дурно?
-- Да, это дурно, -- или я совсем глуп и ничего не понимаю. Оставь меня...
Он оттолкнул ее с отвращением, и в первый раз подумал, что любимый молот отнимает у него слишком много времени и сил. Если бы почаще бывать дома, то ничего подобного не могло бы случиться.
Жена сидела в дальнем углу комнаты и плакала. Она была теперь такая маленькая, жалкая, в своем измявшемся праздничном платье, но у мужа не хватало решимости подойти к ней и помириться, так как он не был уверен, что она и теперь сказала всю правду. Она заговорила первая:
-- Ты так неласков сегодня, ты сердишься и обижаешь меня понапрасну. А я хотела поделиться с тобою большой радостью.
Он ничего не ответил и тогда она сказала еще тише и еще ласковее:
-- Сегодня... сегодня я почувствовала, что во мне -- ребенок.
Тогда рабочий забыл о всех своих огорчениях, о кудрявом управляющем и о жадном молоте. Он подхватил свою жену на руки, покрывал ее поцелуями, пел и смеялся, как в те времена, когда он жил еще на зеленых лугах деревни. Ему казалось, что именно ребенка не хватало для полного счастья.
А ночью он вспомнил, что у беременных женщин, как говорят, часто бывают странные причуды. И, конечно, вся сегодняшняя история -- театр, праздничное платье и рюмка вина из рук управляющего -- просто больная причуда. Если бы жена была здорова, она никогда не сделала бы ничего подобного.
Он ухаживал теперь за своей женой, как за сказочной королевой, подчинялся всем ее капризам. Когда жена не в состоянии была больше ходить на фабрику, он утроил свое усердие на сверхурочных работах. Был худ и бледен, как тень, но часто смеялся и шутил со своим молотом.
Откуда-то принесли корзину с полным приданым для новорождённого: хорошенькие рубашечки, отделанные лентами и кружевами, тонкие пеленки, мягкие пуховые одеяльца и чепчики. Рабочий с недоумением разглядывал все это богатство, которое стоило, конечно, больше его месячного заработка.
-- Откуда это?
Жена немного смутилась и, вообще, ей как будто была не совсем приятна эта посылка.
-- Управляющий обещал мне прислать приданое за то, что я была примерной работницей, но я думала, что он шутит.
-- Да, я тоже думаю, что управляющему нет никакого дела до нашего ребенка. И, кроме того, мы не богатые господа, чтобы одевать наших детей в шелк и кружева. Отошли все это обратно.
-- Управляющий обидится. А ведь мне опять придется поступать на фабрику. Ведь в сущности оно не стоит нам ни гроша -- все это богатство. Почему же не побаловать ребенка?
И корзина осталась.
Роды начались ночью. Жена жалобно кричала и металась по постели, а с рассветом рабочему пришлось пойти на завод, потому что там была срочная работа и его могли бы прогнать с места за прогульный день в такую горячую пору. Он шел по просыпающимся улицам, а в его ушах звучали крики родильницы, оставленной на попечение старой повитухи; он стоял уже на своем месте в мастерской, но даже грохот молота не мог заглушить этих скорбных воплей, в которых, казалось, была сосредоточена вся человеческая мука.
И теперь, вместо прежней любви, рабочий смотрел на свою машину с яростной ненавистью, так как понял, наконец, что она своими ударами калечит его жизнь, иссушает тело и душу, делает его презренным колодником в железной клетке. И не радостно, а злобно и насмешливо хохотала машина при каждом ударе:
-- Хо! Хо! Хо!
А на заводе, среди гудящих станков, огнедышащих вагранок и горнов, под скрип пил и стук молотков, назревало что-то новое, таинственно переползало от человека к человеку, из мастерской в мастерскую. Кто-то шепнул уже подле рабочего: