-- Нет. Я знаю, что толкнуло тебя на твой скверный поступок. И теперь я хочу открыть тебе глаза, чтобы ты знал, как мало стоит твоя жертва.
Рабочий посмотрел на него с удивлением и ужасом.
-- Оставь меня. Ты будешь лгать. Я не верю тебе.
-- О, ты поверишь. Ведь ты не забыл еще кудрявого управляющего, который лежит теперь в больнице. Когда твоя возлюбленная выходила за тебя замуж, она давно уже была любовницей этого красавчика. Ты должен был сам догадаться об этом. Но вот этого ты еще не знаешь: ваш ребенок -- сын управляющего, а не твой. Ты пожертвовал собой, ты продал свою душу ради продажной женщины и ее щенка.
И он исчез прежде, чем рабочий успел его ударить.
Этого не может быть. Он лжет, лжет из низкой, злобной мести. И рабочий пошел своей дорогой. Но он успел передумать о многом, прежде чем добрался до своего парового молота.
Зачем управляющий послал корзину с приданым, если он не имеет никакого отношения к ребенку? И почему у ребенка такие черные волосы и черные глаза, как у управляющего? И почему жена ни за что не хотела назвать имени ее соблазнителя? Стало быть, она еще любила его и боялась за его участь в том случае, если тайна будет известна мужу.
Конечно, все это не могло служить непреложным доказательством. Но рабочий предпочел бы сомнению самую горькую истину, потому что теперь это сомнение терзало его душу, сжимало сердце невыносимой болью. Может быть, это -- ложь. Но вернее, что это -- правда, страшная, неприкрытая правда. Бесполезно допрашивать жену, так как она, конечно, ни в чем не сознается. И вот, придется прожить всю жизнь перед этой загадкой, подозревая, но не зная, убеждаясь, но не уверившись.
Потерять сына, потерять жену -- это было страшно. Но еще страшнее была мысль, что темное предательство свершилось не для самых близких людей, не для счастья семьи, а только для этой хитрой женщины, которая, в сущности, не принесла ему ничего, кроме зла и страданий.
Рабочий представил себе, как он вернется домой под властью этих подозрений, как он будет смотреть на того, кого до сих пор считал своим сыном. И громко застонал. Этого он не мог вынести.
Полутемный, мрачный сарай с паровым молотом был почти пуст. Как туловище злого великана, поднимались под самую крышу массивные сооружения парового молота. Тысячепудовая масса стали висела в воздухе над своей наковальней, готовая рухнуть вниз со своим обычным насмешливым хохотом.
Рабочий вспомнил, как он боролся с мыслью о смерти у перила моста.
-- Да, тогда я еще мог. Но теперь не могу. И если я ошибаюсь, Бог простит меня, потому что я слишком много страдал.
И, придя к твердому решению, он сразу успокоился. Прогрел машину, как он это всегда делал перед началом дневной работы. Пар с шипением вырывался из щели предохранительного клапана, и стальные штанги машины дрожали от скрытой в них напряженной силы.
Прошел мимо кто-то из прежних товарищей. Он отвернулся, чтобы не встретиться с взглядом предателя. Был уже у противоположного конца сарая, когда земля вздрогнула от удара, -- и с изумлением посмотрел на свою руку, на которую брызнуло что-то горячее. Уже догадываясь о том, что случилось, оглянулся назад -- и побежал прочь, с расширившимися от ужаса глазами, и кричал всем, кто попадался навстречу:
-- Он умер! Он раздробил себе голову своим молотом...
Молот тяжело и плотно лежал на наковальне. Безголовое туловище лежало рядом и ручейки густой, темной крови медленно стекали с фундамента, медленно впитываясь в грязную землю, на которую упало уже столько капель человеческого пота.
----------------------------------------------------
Источник текста: Собрание сочинений, Том III. 1912 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.