Таким образом, Юнгер уделяет надлежащее внимание моменту, почти ускользнувшему от внимания других критиков современного мира, которые, исходя из мнимо нейтрального характера современной техники, то есть оценивая ее исключительно как средство, прошли мимо роковых последствий ее применения. Всякая форма жизни обладает собственной техникой, единственно ей соразмерной и родственной, говорит Юнгер. Поэтому «заимствование чужой техники равнозначно признанию вассальной зависимости, что может иметь еще более тяжкие последствия, когда речь идет о духовной сфере». Современную, то есть машинную, технику «следует понимать как символ определенного человеческого типа, поэтому, если ее использует другой тип, он тем самым как бы начинает служить чужим богам». Юнгер сосредоточивает свои доводы на том, что поскольку подобная техника имеет органическую и естественную связь с гештальтом рабочего, она разрушительна для всякого другого гештальта и ее внедрение равнозначно прямой атаке на все старые отношения. Этим же объясняется инстинктивное отвращение к технике, которое поначалу питали последние представители основных сословий (Urstande), на которые делилось традиционное общество до наступления буржуазной эпохи: священники, воины и крестьяне. «Истинный воин крайне неохотно использует новые боевые средства, предоставляемые техникой. В современных армиях, вооруженных по последнему слову техники, сражается уже не сословное рыцарство, ибо рыцарь как представитель определенного сословия, используя эти средства, перестает быть таковым; современная армия есть форма, в которой выражает себя гештальт рабочего в условиях войны. Точно так же, казалось бы, ни один христианский священник не должен сомневаться в том, что электрическая лампочка, заменившая собой неугасимую лампаду, является чисто техническим усовершенствованием и никак не связана с сакральным. Однако поскольку нейтральной, абстрактной техники не бывает, совершенно очевидно, что здесь должно действовать иное влияние. Поэтому те верующие, которые продолжают отождествлять царство техники с царством сатаны, выказывают более верный инстинкт, чем те, кто устанавливает микрофон рядом с Телом Христовым. Равным образом, повсюду, где крестьянин пользуется машинами и моторами, более нельзя говорить о крестьянском сословии. Крестьянин, который начинает обрабатывать поля не лошадьми, а „лошадиными силами“, утрачивает свою сословную принадлежность. Он также становится рабочим в своей частной области и вносит не меньший вклад в разрушение сословного порядка, чем его предки, напрямую перешедшие к индустриализму. Поэтому перед ним столь же неотвратимо, что и перед промышленным рабочим, встает новая проблема: либо он станет воплощением гештальта рабочего, либо исчезнет».
Тот удар, который наносит техника традиционным историческим единствам, проявляется также в условиях войны. По словам Юнгера, на самом деле в современной войне линия разделения фронтов пролегает в метафизическом измерении иначе, чем это представляется воюющим; точно так же огонь, обрушивающийся с обеих сторон на головы сражающихся солдат, в действительности направлен против одной цели. Современная война, рассматриваемая как технический процесс, ломает нечто большее, чем просто физическое сопротивление побежденной нации. На ней идет невидимая атака против пользователей техническими средствами. На войне народы и государства во многом перестают быть тем, что они представляли собой в мирное время; они обретают форму рабочих единств. Здесь идет призыв, мобилизация и активизация сил, которые заходят гораздо дальше поставленных целей. Но «если в центре действия, в эпицентре разрушений, каковой, однако, сам остается неповрежденным, мы сумеем разглядеть гештальт рабочего, нам откроется единый характер и четкая логика самого разрушительного процесса». Поэтому нет ничего удивительного в том, что в результате великой войны последние остатки старых режимов, в частности монархических и династических, рухнули как карточный домик, а вместе с монархами исчезли прежние привилегии каст и сословий; впрочем, и возможность сохранения того же буржуазного образа жизни становится сегодня все более сомнительной.