«Изменения в моде точно указывают направление развития подобных процессов. Пожалуй, никогда прежде люди не одевались столь безвкусно и нелепо, как в начале бюргерской эпохи.
Создавалось такое впечатление, будто все дешевое тряпье, веками копившееся в огромной лавке старьевщика, разом выплеснулось на улицы и площади городов, где его и донашивают с гротескным достоинством». Однако и эта ситуация начинает меняться там, где человек прямо соприкасается со специальным характером работы, которая, как мы видели, для Юнгера не имеет ничего общего с профессией или ремеслом в старом смысле, но скорее означает новый стиль, новый способ самовыражения жизни. Там, где этот стиль обретает конкретные очертания, где современный человек занят конкретной деятельностью, «гражданская» одежда исчезает, ей на смену приходит рабочая одежда, «приобретающая характер униформы, поскольку пути рабочего и солдата пересекаются. Наверно, лучше всего это проследить по тем изменениям, которые претерпела сама военная форма, когда яркое и пышное разноцветье мундиров сменилось однотонным обмундированием и камуфляжем. Это один из символов нашего времени, который, подобно прочим, принято маскировать соображениями максимальной целесообразности. Дальнейшее развитие привело к тому, что сегодня военная форма становится одной из разновидностей рабочей униформы. Одновременно стираются различия между боевой, повседневной и парадной формами».
В более широком смысле новый стиль должен подчеркивать не индивидуальность, как в буржуазную эпоху, но определенный тип; это знак безмолвной революции, который мы видим «везде, где складываются новые единства, как на фронте, так и в спорте, в политике или в товариществах; в общем, там, где человек вступает в тесные, почти кентаврические отношения с техническими средствами… Манера одеваться, как и внешний облик в целом, все более упрощаются с точки зрения расовых характеристик. Подобное однообразие свойственно, например, охотникам и рыбакам, жителям определенных широт, людям, постоянно имеющим дело с животными, особенно с лошадьми. Это однообразие — один из признаков усиления и увеличения предметных связей, которые сегодня предъявляют индивиду свои требования».
В общем, тип знаменует переход от «единичного» к «единообразному». Буржуазный индивид выражает единичный, неповторимый (einmalig) характер, тип — «единообразный» (eindeutig). Более подробно поговорим об этом позднее. Юнгер часто возвращается к этому противопоставлению, которое служит ему для того, чтобы ярче подчеркнуть, как изменилось понятие качества. На последнем этапе буржуазного периода понятие «качество» было тесно связано с индивидуальным и в вещественной области относилось к тому, что свойственно штучному производству или предметам ручной выделки. Сегодня его значение изменилось. Так, Юнгер показывает, что в наши дни при покупке машины ее будущий владелец не думает о ней как о средстве, при создании которого необходимо учитывать его частные индивидуальные особенности. Он по умолчанию подразумевает под качеством марку, модель, конкретный тип. Для него индивидуальное качество предмета имеет ценность лишь как дополнительная прихоть или музейный раритет. По ходу книги Юнгер, правда, оговаривается, проводя различие между «типичным» и стандартизированным. Однако вполне оправданно считать, что как одно, так и другое являются просто двумя — положительной и отрицательной — сторонами одной медали, служат выражением одного и того же процесса.
Нечто сходное происходит в области театра и кино. В центре театрального действия стоял актер как индивид, и драматическое произведение должно было отражать индивидуальность. Между тем от кинематографического актера, скорее, требуется выразить тип. Кинопленка не знает различий между исполнителями, она не предназначена для передачи неповторимой актерской интерпретации; с математической точностью она воспроизводит одни и те же кадры в любом городском квартале, в любой стране; фильм не требует избранного зрителя с хорошо развитым эстетическим вкусом; он вполне довольствуется однообразной публикой, которую можно найти повсюду.
С тем же вышеупомянутым «маскообразным» характером типа связано нарастающее значение, которое приобретает в современном мире число, понимаемое как точные цифры. Здесь мы также имеем дело с разрушительным для индивида процессом, который, однако, приуготовляет новые структуры, названные Юнгером «органическими конструкциями». Если раньше отдельный человек «для определения своей индивидуальности обращался к своим личным ценностям, отличающим его от других, тип, напротив, стремится определить себя при помощи элементов, выходящих за рамки его частной жизни». Нынешняя характерология, антропология и прочие науки строятся на «научной», математической основе, главной задачей которых становится строгий учет всего и вся, вплоть до подсчета количества кровяных телец. Все, что поддается цифровому выражению, начинает играть все возрастающую роль в практической жизни, и уже сами имена заменяют цифрами и обозначениями. «Все чаще человек прибегает к маске, точно так же растет число случаев, когда имя все теснее увязывается с цифрой», в сфере коммуникаций, услуг, энергетики и т. п. Кроме того, «пристрастие выражать все отношения в цифрах особенно заметно в статистике. В ней цифра играет роль понятия, способного зафиксировать все стороны действительности, что приводит к появлению особого рода аргументации, где роль доказательства играет цифра». Положительной стороной этого процесса (не будем забывать, что все явления переходной стадии имеют как отрицательный, так и положительный аспект) Юнгер считает то, «что этот метод не ограничивается рассмотрением отдельного человека как части некоей суммы, но стремится включить его в тотальность явлений».