Женщина позволила ему управиться с этим развалом и поставить поднос, даже не пытаясь помочь или заговорить; она лишь наблюдала за ним с дружелюбным интересом. Когда все было готово, Кэмпион усмехнулся — и услышал в ответ такое, что его ошеломило:
Глаза Кэмпиона блеснули. Не потому, что он был оскорблен названьем пастушка или даже простачка, хотя последнее казалось ему несколько неуместным, но так случилось, что не далее как предыдущим вечером он читал Джорджа Пилла в поисках заинтриговавшего его имени.
— «Рожден я для несчастья», — машинально поправила женщина, но явно была довольна, а может даже горда, и сразу стала не только человечнее, но и удивительно женственнее. Теперь она позволила красной шали сползти на плечи, открывая красивую седую голову со старательно уложенными волосами. — Так значит вы актер, — сказала она. — Разумеется. Нужно было ожидать чего-то в этом роде. У мисс Рапер столько приятелей в театре… Но, — таинственно добавила она, — не из тех актеров, которых все знают. А теперь расскажите мне, как там дела у вашей братии, — жаргонное словцо она произнесла так, словно это была греческая цитата, памятью на которую она гордилась.
— Боюсь, что не смогу рассказать ничего любопытного, потому что давно не играю, — осторожно начал он.
— Ну, неважно, — бросила она, не глядя в его сторону, и достала маленький блокнот, исписанный мелким красивым почерком.
— А сейчас проверим, — протянула она, заглядывая в записи, — что вы мне принесли. Чашка молочного бульона? Так. Яйцо? Так. Горячая вода. Так. Холодная вода? Так. Соль, сахар и… да, парафин. Отлично. Теперь я попрошу вас влить яйцо в бульон — вот так. Смелее, встряхните, но не разлейте, я не люблю грязных блюдец. Готово?
С детских лет никто не разговаривал с Кэмпионом столь повелительным тоном. Сделав, что приказано, он был удивлен, что у него при том слегка дрожали руки. Бурая жидкость приобрела небезопасный оттенок и на её поверхности появились какие-то подозрительные хлопья.
— А теперь сахар, — велела мисс Палинод. — Вот так, хорошо. Прошу подать мне чашку и подержать ложечку, но если вы все как следует размешали, она не понадобится. Теперь опустите ложечку в холодную воду, для того она тут и есть. Пачка может остаться там, возле холодной воды, и прошу поставить парафин возле самого камина. Это для моих обморожений.
— Для обморожений? — с сомнением переспросил он. На улице было довольно тепло.
— Для обморожений, которые начнут болеть в декабре, — терпеливо пояснила мисс Палинод. — Соответствующее лечение сейчас предупредит обморожения в декабре. Пожалуй, я вас приглашу на театральную вечеринку, которую устраиваю в следующий вторник. — Это было скорее утверждение, чем предложение, и времени на ответ она ему не оставила. — Может что-то пойдет и вам на пользу, но ничего обещать не могу. В этом году в репертуарных театрах избыток актеров, да вы и сами знаете, — улыбка её была крайне любезна.
Кэмпион, деликатнейший из людей, стал испытывать непреодолимое желание — столь ему не свойственное — чтобы как-то объяснить свое присутствие. Но все-таки сдержался.
— Тут где-то поблизости есть театр? — рискнул он спросить.
— Разумеется. Театр Тесписа. У них там скромная, но работящая труппа. И несколько весьма талантливых актеров. Я хожу на каждый спектакль — за исключением тех пустышек, которые они вынуждены ставить, чтобы привлечь публику. Раз в месяц все приходят поболтать, и мы очень мило проводим время. — Она умолкла, и какая-то тень проползла по её лицу. — Я думаю, не стоит ли отложить ближайшую встречу. В доме такое замешательство… Наверное, вы слышали. Но мне почему-то кажется, что все может пройти как обычно. Единственная проблема — это проклятые репортеры, хотя боюсь, что они больше мешают брату, чем мне.
Свое отвратительное пойло она пила так шумно, словно считала, что имеет полное право на бестактность.
— Входя, я кажется, столкнулся с вашим братом… — при виде её возмущенной мины Кэмпион запнулся.
С трудом овладев собой, она с усмешкой возразила:
— О нет, это не Лоуренс. Лоуренс… он совершенно иной. Видите ли, одно из преимуществ этого дома в том, что не нужно выходить на улицу. Скорее улица приходит к нам. Мы тут живем так долго…
— Я слышал… — кивнул он. — Вероятно, все поставщики лично приходят к вам сюда…
— Поставщики приходят вниз, — с усмешкой поправила она. — А люди, представляющие разные профессии, приходят сюда наверх. Как это увлекательно, вам не кажется? Я всегда думала, что стоит заинтересоваться темой социального неравенства — если бы не хроническая нехватка времени. Это был мистер Джеймс, директор нашего банка. Я всегда приглашаю его сюда, когда есть к нему какое-то дело. Ему это не доставляет хлопот — ведь живет он над банком по ту сторону улицы.
Она умолкла, проницательно вглядываясь в него, спокойная и величественная. Его уважение к ней росло с каждой минутой. Если Чарли Люк был прав и она действительно осталась без гроша, её способность истязать прислугу была просто поразительной.
— Когда вы вошли, — заметила она, — я подумала было, не из репортеров ли вы. Они способны на все. Но как только вы подхватили мою цитату из Пила — сразу поняла, что ошиблась.
Кэмпиона не слишком убедил этот довод, но он ничего не ответил.
— Те мелкие неприятности, которые мы сейчас переживаем, — торжественно продолжала она — привели к тому, что я стала задумываться над фактом чрезвычайного любопытства вульгарных обывателей. Разумеется, я употребляю это слово в его истинном, латинском значении. И намереваюсь когда-нибудь даже написать на эту тему исследование. Видите ли, меня заинтересовало, что чем люди выше происхождением или более образованны, тем меньше они проявляют любопытства. На первый взгляд это может показаться внутренне противоречивым, не так ли?
Из всех аспектов дела Палинодов именно этот совершенно ускользнул от внимания Кэмпиона, но он был избавлен от необходимости подыскивать ответ, поскольку двери вдруг распахнулись, с грохотом ударившись о стену, и на пороге показалась высокая нескладная фигура в очках с толстыми стеклами. Не было сомнений, что это брат мисс Ивэн. Высокий и костистый, как сестра, как и она крупноголовый, он казался куда более нервным и поражал выдающейся челюстью. Темные волосы, как и одежда, были запущены и нечисты, а тонкая шея, куда краснее лица, тонула в широком мягком воротничке расстегнутой сорочки. К груди он прижимал, словно торя себе дорогу, толстенный том, из которого торчало множество бумажных закладок.
Взглянул он на Кэмпиона, как на случайно встреченного на улице прохожего, который показался вдруг знакомым, но убедившись в своей ошибке, миновал его, остановился перед мисс Ивэн и заговорил странным гнусавым голосом, похожим на гусиный гогот, столь неуверенным, словно им редко пользовались.
— Ты знаешь, что гелиотроп ещё не вернулся?
Казалось, он этим весьма расстроен. Кэмпион сначала не мог понять, о чем идет речь, но вспомнил вдруг, что Клития Уайт родилась в море, или по крайней мере почти в море. Мифическая Клития была дочкой Океана. Еще он вспомнил, что какая-то из дочерей бога морей была превращена в гелиотроп. Он не был в этом уверен, но все, казалось, говорит за то, что семейным прозвищем Клитии Уайт было «гелиотроп». Все это звучало слишком надуманно и литературно, но вполне правдоподобно.
В душе Кэмпион похвалил себя за сообразительность, когда мисс Ивэн спокойно ответила: