Засоня сгреб серебро, кивком попрощался и вышел. Через промежуток времени, достаточный, чтобы не спеша выпить полную чашу вина, поднялся Толстый. Мы никогда не следим друг за другом. Та часть жизни каждого, что лежит вне игорного стола, нам безразлична.
Наконец и мой черед.
Едва дверь захлопывается за спиной, непогода швыряет мне в лицо пригоршни колючих снежинок, норовит пробраться за пазуху холодными пальцами. Вот мерзость-то!
Ладно, злись — не злись, а работать надо. Пора к Хееле за новым заказом.
Я плетусь по узким, заснеженным улочкам, поминая, что ни шаг, хвосты Карамана вкупе с железными причандалами Ахарата. Какой демон бездны заставил моего поставщика поселиться в такой трущобе?
В каморке Хеелы как всегда душно, жарко, воняет немытым телом и малосольной килькой, каковую он употребляет в великом количестве.
— Ага! Явился — не запылился, — лоснящиеся щеки и вислый нос старого уродца трясутся в такт словам. — Есть, есть дельце… Ну, прям для тебя.
Я не люблю с ним разговаривать, хотя, вынужден признать, сотрудничество наше взаимовыгодно.
— Опять в Ак-Гириэль переть?
Он хохочет, всплескивает грязными ладошками:
— Нет! Не угадал! Работка под боком и денежки вперед.
— Ну, и?..
— Шестьдесят каллеронских гульденов! — довольно хихикает Хеела.
Ни фига себе! Даже без пятой части — комиссионных посредника — сумма покрывает нынешний проигрыш. Выгодно, не спорю… Да только подозрительно. Знает рыбка: под халявным червячком — крючок дожидается.
— А видел бы ты, кто принес заказ… — продолжил жирный грязнуля.
— Мне плевать, — отрезал я. — Береженого Хортал бережет.
— Ну, как знаешь, как знаешь. Идешь через улицу Белой Кобылы, минуешь квартал шорников, там будет такой беленький домик под красной черепицей… Уяснил?
— Продолжай.
— Охраны особой нет. Слуги спят внизу. Комната хозяина под самой крышей. Все ясно?
А то? Яснее не бывает.
Снова плетусь, разворачиваясь к ветру плечом. Не Ак-Гириель, конечно, но и до квартала шорников путь неблизкий.
Вот и белый домик — на верхнем этаже светится окошко. Гостя не ждут. Тем лучше.
Тихонечко вставляю отмычку в замок. Хорошая работа. Даже мне повозиться пришлось. Дальше проще. Охранник осовело моргает глазами спросонья. Выдуваю ему в лицо щепоть пыльцы та-кхума и ловлю мгновенно обмякшее тело. Если крепок здоровьем, к вечеру третьего дня оклыгает, нет — значит, не повезло бедняге. Как говорится, издержки профессии.
Дверь справа, очевидно, людская. Подпираю ее рогатой вешалкой для плащей — так надежнее. Теперь — наверх.
Слабый луч света выдает расположение кабинета.
Петли даже не скрипнули и это хорошо.
Сидящий за столом хозяин дома поднимает опухшие глаза и утыкается взглядом в мой самострел. Челюсть его отвисает.
Моя тоже.
Человек, которого мне заказали — Засоня.
Его пальцы тянутся к бронзовому колокольчику. Качаю головой неодобрительно. Тут бы и пустить отравленный для верности бельт ему между глаз, но удивление мое слишком велико.
— Музыкант, ты? — непослушными губами произносит Засоня.
Киваю. Что толку в словах?
— Ты… это… из-за…
Если бы он выговорил то, что хотел — «из-за выигрыша», все окончилось бы легко и просто. Как и должно было.
Он сдержался.
— Кто тебя нанял?
Если бы я знал?
Он засуетился. Странно видеть суету при полной неподвижности тела — благоразумие Засоне не изменило. Бегающие глазки, шевеление бровей и даже кончика носа.
— Я знаю! — восклицает он наконец. — Орден Василиска!
Очень даже может быть. Видно большая ты шишка, товарищ мой по игре.
— Прости, Засоня. Мне искренне жаль, что так вышло, — палец нащупывает изгиб спусковой скобы.
— Эй! Погоди! Отпусти меня!
— Нет. Работа есть работа.
«Пусть и нелюбимая», — добавляю мысленно.
— Я могу заплатить! Сколь…
Он осекается на полуслове, прочитав по моим глазам, что профессионал продается лишь один раз.
Но, видно, утопающий готов за соломинку хвататься.
— Музыкант! Одна партия! Всего одна! Ты не можешь мне отказать.
— Нас же двое.
— Ничего. С болванчиком.
— Я на работе.
— Четыре этажа. Это быстро.
И правда, башня на четыре этажа строится после двух-трех сдач.
— Годится.
Пододвинув ногой кресло, я сажусь напротив него. Засоня демонстративно выставляет болванчика — канделябр в виде дракона — на центр стола.