Он не слушает и не видит,
сжав безвольно свой узкий рот.
До отчаянья ненавидит
все, чем ныне страна живет.
Не зазубренными мечами,
не под ядрами батарей —
утоляет себя свечами,
любит благовест и елей.
Тайным мыслям подвержен слишком,
тих и косен до дурноты.
«На кого ты пошел, мальчишка,
с кем тягаться задумал ты?
Не начетчики и кликуши,
подвывающие в ночи, —
молодые нужны мне души,
бомбардиры и трубачи.
Это все–таки в нем до муки,
через чресла моей жены,
и усмешка моя и руки
неумело повторены.
Но, до боли души тоскуя,
отправляя тебя в тюрьму,
по–отцовски не поцелую,
на прощанье не обниму.
Рот твой слабый и лоб твой белый
надо будет скорей забыть.
Ох, нелегкое это дело —
самодержцем российским быть!..»
Солнце утренним светит светом,
чистый снег серебрит окно.
Молча сделано дело это,
все заранее решено…
Зимним вечером возвращаясь
по дымящимся мостовым,
уважительно я склоняюсь
перед памятником твоим.
Молча скачет державный гений
по земле — из конца в конец.
Тусклый венчик его мучений.
Императорский твой венец.
НАТАЛИ
Уйдя с испугу в тихость быта,
живя спокойно и тепло,
ты думала, что все забыто
и все травою поросло.
Детей задумчиво лаская,
старела как жена и мать…
Напрасный труд, мадам Ланская,
тебе от нас не убежать!
ю племя, честное и злое,
тот русский нынешний народ,
и под могильною землею
тебя отыщет и найдет.
Еще живя в сыром подвале,
где пахли плесенью углы,
мы их по пальцам сосчитали,
твои дворцовые балы.
И не забыли тот, в который,
раба страстишечек своих,
толкалась ты на верхних хорах
среди чиновниц и купчих.
И, замирая то и дело,
боясь, чтоб Пушкин не узнал,
с мольбою жадною глядела
в ту бездну, где крутился бал.
Мы не забыли и сегодня,
что для тебя, дитя балов,
был мелкий шепот старой сводни
важнее пушкинских стихов.
КАРМАН
На будних потертых штанишках,
известных окрестным дворам,
у нашего есть у мальчишки
единственный только карман.
По летне–весенним неделям
под небом московским живым
он служит ему и портфелем
и верным мешком вещевым.
Кладет он туда без утайки,
по всем закоулкам гостя,
то круглую темную гайку,
то ржавую шляпку гвоздя.
Какие там к черту игрушки —
подделки ему не нужны.
Надежнее комнатной пушки
помятая гильза войны.
И я говорю без обмана,
что вы бы нащупать смогли
в таинственных недрах кармана
ребячую горстку земли.
Ты сам, мальчуган красноротый,
в своей разобрался судьбе:
пусть будут земля и работа —
и этого хватит тебе.
ПОСТРИЖЕНЬЕ
Я издали начинаю
рассказ безыскусный свой…
Шла первая мировая,
царил Николай Второй.
Империя воевала,
поэтому для тылов
ей собственных не хватало
рабочих и мужиков.
Тогда–то она, желая
поправить свои дела,
беднейших сынов Китая
для помощи привезла.
Велела, чтоб не тужили,
а споро, без суеты,
осину и ель валили,
разделывали хлысты,
не охали, не вздыхали,
не лезли митинговать,
а с голоду помогали
империи воевать.
За это она помалу —
раз нанялся — получи! —
деньжонки им выдавала,
подбрасывала харчи.
Но вскорости по России,
от Питера до села,
событья пошли такие,
такие
пошли
дела!