В привокзальном парке на лавочке они подождали ещё минут пятнадцать и со стороны путей появились Димка с Денисом.
— Электричка припоздала, — сказал Диман, садясь на скамью.
— Ничего, — откликнулся Юрка. — Смотрите, закат какой.
Закат был лимонножёлтый, красивый. Мачо сказал:
— Ветер будет.
— Угу, — отозвался Диман.
Генка обратил внимание на ковыляющего к их лавочке клочковатого бомжа в зимней куртке. Из сумки торчали бутылки и ещё какая-то ерундистика. От бомжа разило так, что слезились глаза.
— Пошёл, пошёл, — лениво сказал Юрка, пресекая попытку бомжа
начать попрошайничать. А Генка заметил, как Диман, подавшись вперёд, наступил носком кроссовки на бумажку, выпавшую из сумки бомжа. Тот покорно заковылял прочь, так и не сказав ни слова. Когда он отошёл подальше и канул в тёмные кусты, Диман лениво нагнулся и поднял бумажку.
— Душанбинский поезд через полчаса, они пойдут в сторону автовокзала через рощу. Три человека, — сказал Диман. — Мы с Мачо в
камеру хранения. Догоним вас, — он подпалил зажигалкой бумажку, и все встали. — Ну — Слава России…
… Тропинка через лесопарк вдоль реки, делившей райцентр на две части, тонула в темноте. Неподалёку лязгало и грохотало депо.
— Тут они пойдут, — Юрз достал "вальтер",снял с предохранителя.
— Клир, слушай. Бей всех и сразу. Они наверняка вооружены. Патрон не жалей.
— Понял, — Генка кивнул, чувствуя, что начинает вибрировать. Юрка без насмешки спросил:
— Сможешь? Ты лучше сразу скажи.
— Всё нормально, когда я не мог чего… Идёт кто-то!
— Наши, — Юрка взглянул на часы. — Уже скоро.
Подошедшие Диман и Мачо несли две сумки. Они молча поставили их в кусты. Диман осмотрелся:
— Я вон там, Юрз с другой стороны — страхуем, чтобы не удрали в темноту… Не попади в нас, Клир.
— Хм…
— Мачо, — продолжал Димка, — ты вон там, сбоку, страхуешь
Клира. Не стреляй, если всё пойдёт нормально… Разошлись. Ген, тут пойдут только они. Первые, кто появится — это и есть курьеры.
Генка, отойдя с тропинки, сел на какой-то пенёк, достал оба ТТ и, дослав патроны в патронники, взвёл курки, чтобы открыть огонь сразу. Шум и лязг давили на уши, он невольно старался прислушиваться, хотя понимал, что это ни к чему — проще увидеть. Едва он подумал об этом, как на тропинке появились три фигуры — две высоких мужских, одна детская. Генка раскатал маску. Ребёнок пусть бежит. Взрослые — вон у них на плечах сумки. Это главное… Десять метров. Пять…
Генка не стал вставать. Он поднял руки с пистолетами и сделал два выстрела, потом — ещё два, в тяжело падающие тела. Ребёнок — девчонка! — с криком метнулся в темноту слева.
— Стреляй! — услышал Генка приглушённый крик выскочившего
Юрза, недоумённо посмотрел на него. — Ой, блин! Стре…
— Не надо, я её поймал, — послышался голос Димана. — Не вертись, тварь! — и звук удара. Диман появился на тропинке, неся под мышкой отчаянно вертящуюся девчонку — смуглую, хорошо одетую, с косичками, лет 10. Её глаза смутно поблёскивали ужасом в темноте. — Ты чего не стрелял, Клир? — он швырнул девчонку на тропинку и придавил лицо ногой, чтобы не кричала.
— Обоих наповал, — Юрз открыл сумки. — Смотрите, — он достал короткий пистолет-пулемёт, — "кедр". У того, наверное, тоже… жаль, взять нельзя.
— Отпусти её, — сказал Генка, морщась. — Спятил, что ли?
— Отпустить? — изумился Диман. — Да ты что?!
— А что, убивать её, что ли? — Генка подошёл ближе. — Она же нас даже не видела… Пусть валит.
— Да ты что, ничего не понял? — вдруг тихо спросил Диман. — Эти двое — они охрана. А курьер — она. Курьер и сейф.
И тут Генка понял. А поняв — с ужасом уставился на девчонку. Перевёл взгляд на маску Димана. Тихо сказал:
— Слушай… она же девочка… она ребёнок… Ну неужели… Как то иначе… Она же не виновата…
— Не виновата, — так же тихо отозвался Диман. — Она даже ещё не родилась, когда в Душанбе насиловали наших женщин и жгли заживо русских детей. Она даже порусски наверняка не говорит. Не виновата. А те девчонки и мальчишки, которых погубит то, что она несёт в себе — они в чём виноваты? — Диман вдруг начал корчиться, подёргиваться, и это было страшно — видно было, что он едва себя сдерживает, но голос оставался спокойным. — В чём виноваты — они, десятки, или даже сотни наших, твоих, моих младших сестёр и братьев? Средний возраст ребёнканаркомана у нас — двенадцать лет… Двенадцать. Мы добрые. Мы прощаем то, что прощать нельзя. Нам твердят, что мы добрые, нас прославляют за доброту, чтоб мы и дальше кормили собой этих стервятников… — и он выстрелил девчонке в грудь, потом, убрав ногу — в голову. — Вот так, Клир. Враги — они и такие бывают.
Генка молча стащил с головы маску. Вытер ей лицо и отошёл в сторону. За его спиной слышалась возня, потом плеск, запахло бензином, вспыхнуло пламя… Юрз положил руку на плечо Генки и быстро повёл вместе с собой — все четверо почти бежали.
— Ты можешь уехать, — сказал Юрз. — Ты в любой момент можешь уехать, ты и так много для ребят сделал… . Это тяжело, я знаю. Ты не терял, как почти все мы. Уезжай.
— Сколько можно уезжать? — тихо сказал Генка. — Сколько можно убегать?..
… На берегу реки, в стороне от моста, мальчишки переоделись в вещи, вынутые из сумок. Старую одежду и обувь запихали в них, Мачо слез в воду, наполнил пустую канистру водой и всё вместе утопил, запихав под берег.
— Холодная вода, — буркнул он, вылезая и натягивая одежду на мокрое тело. — А если собачки?
— Не возьмут они след на путях, — отозвался Диман. — Да и чей след?.. Значит так. Клир, Мачо идёте на электричку через… — он взглянул на часы, — … двадцать минут. Мы с Юрзом вернёмся последней, через два часа. Расходимся.