Генке нравились такие вечера.
Ну вообщето в селе ему нравилось всё. Он даже пару раз подумывал: а что если насесть на родителей — пусть бросают всё и переезжают сюда! Но потом понимал, что отец не согласится.
И всётаки такие вечера ему нравились больше всего.
Он здорово уставал за день. Это была приятная усталость, и от неё иногда хотелось вечером ничем не заниматься. Тогда Генка — если не было Надьки, с которой можно посидеть в темноте на крыльце, просто поболтать, в любом случае — найти занятие — так вот, тогда он просто шагал по сельским удицам, куда глаза глядят, выбирал ненаселённые, смотрел на яркое, негородское небо, посыпанное звёздной солью, напевал, присаживался на жерди заборов. Или наоборот ходил по людным местам, здоровался, заговаривал с людьми… И почти всегда рано или поздлно находил гденибудь компанию, с которой можно было и задержаться.
Вот и сейчас — свернув за угол наугад, он увидел небольшой костерок, почувствовал запах печёной картошки, услышал треньканье гитары. И подошёл ближе, с ходу пожаловавшись:
— Ну и денёк сегодня, весь тыл болит.
— А ты почаще с седла слезай, — Андрэ, сидевший рядом со своей девчонкой (она, как и большинство "слабого пола", в отряде не состояла), поднял голову от гитары. — Чуть минутка свободная — и он уже верхом.
— Геныч, — окликнул Генку Мачо — он расхаживал туда-сюда по жерди ограды, жонглируя двумя ножами, — пошли в воскресенье на кабана.
— Там подумаем, — Генка присел на какой-то чурбачок. — Картошка скоро будет?
— Скоро, — сказал Обруч — сидя на корточках рядом с ещё одной девчонкой, он ворочал палочкой в золе.
На дороге появились ещё две фигуры — взрослый и юноша. Послышались обрывки невнятного разговора. При ближайшем рассмотрении юноша оказался Диманом, шагавшим с газетой под мышкой, а взрослый — отцом Марьиных, Сергеем Геннадьевичем. Он распоряжался здешним телевидением.
— Ну так я на вас надеюсь, — вроде бы распрощался Сергей Геннадьевич, но потом резко затормозил и обратился к Генке: — Добрый вечер… Вот как раз я хотел сделать предложение…
— Попал, — сказал Мачо, соскакивая с жерди и ловя оба ножа в одну руку. — Дядь Серёжа, оставьте вы его…
— Не могу, — серьёзно отозвался Сергей Генадьевич, присаживаясь рядом с Генкой на корточки. — Нет, правда, Гена, мы собираемся ставить полнометражку. Ты — просто идеал на главную роль.
— Спасибо, — серьёзно ответил Генка. Ему было лестно. — Я подумаю. Это не срочно?
— Срочно, — категорично ответил Сергей Генадьевич. Кругом за фыркали, Мачо сказал:
— У вас всё срочно, дядь Серёж… .
— Я боец идеологичского фронта, — не обиделся тот, вставая, мне медлить нельзя… Гена, я завтра рассчи тываю на ответ, ты зайди к нам… Ну, всего хорошего.
Он удалился под разноголосое: "До свиданья!" Генка самочинно выкатил из золы картофелину, катая её по траве, признался:
— Мне ещё никто не говорил, что я идеал.
— А Надька? — подмигнул Обруч, целуя свою девчонку.
— Иди ты… — неостроумно ответил Генка, обжигая пальцы. — Чего молчишь, Андрэ? Врежь чтонибудь…
— Да пожалуйста, — не стал отнекиваться тот.
— Расти меня, собачья стая,мою порвавшая семью. Я — юный волк, и это знаю,единственный в своем краю. Вы — полукровки, вы — цветные,я тихо ненависть несу. И презираю вас — иные,волков сменившие в лесу. Давно бродягам память стерло,вы видите во мне щенка. Но жду — сожму клыками горлоу пса — чужого вожака. Ночами лунными считаюзасады на своем веку. Расти меня, собачья стая,себе на гибель и тоску… (1)
— он выдал бурный аккорд и невозмутимо покатил к себе картофелину Генки. Тот не успел опомниться, а Диман помянул пословицу про большую семью и ещё кое-что.
— Смейтесь, смейтесь, — кивнул Генка. — Снимусь в главной роли и стану типа бомонд… а!
— Опять щелбан словил, — хихикнула девчонка Андрэ.
— Отвыкай от словесного мусора, — нравоучительно заметил Диман. — Нет такого слова в руском языке. Это называется — «дерьмо», а не бомонд… э, ты чего?!
— Ничего, — Генка невозмутимо потряс пальцем. — Ну и лоб у тебя.
— Ладно, — не обиделся Диман, разворачивая газету. — Во. Раннер говорит в интервью: "Каждый день в России совершается одно нападение на иностранца… " — он потряс газетой. — Плохо работаем, ребята. Очень плохо… — он под общий смех подсунул газету Генке, сделав знак глазами.
… на территории сопредельного государства… из почти сорока воспитанников спаслись одиннадцать, которым удалось спрятаться в хозяйственном помещении… остальные вывезены неизвестными нападающими… погиб помимо троих охранников и директора, задержавшегося на своём рабочем месте, известный австрийский безнесмен и общественный деятель, оказавшийся на территории интерната по делам благотворительности… неслыханное преступление… попрание божеских и человеческих законов… трагическая гибель преданных своему нелёгкому делу людей… мы надеемся, что дети будут найдены… в это час мы солидарны с властями соседей несмотря на частые разногласия…
— Мда, — хмыкнул Генка, — я как-то задумался: а вот как, интересно выглядели газеты, которые немцы выпускали на оккупированной территории. А потом понял — да примерно так, как наша "независимая пресса". А может, и точно так…