— Напротив, спасибо, она очень теплая. Ещё раз спасибо за подарок. У меня просто от твоего рассказа мурашки по спине забегали.
Магистр чему-то улыбнулся и посмотрел на небо.
— Видела когда-нибудь черные звезды?
— В лесу, когда ночевали, я пыталась найти их.
— Иди сюда, сядь рядом, их сейчас должно быть хорошо видно.
Я не видела никакой уловки, села рядом и посмотрела на небо.
Магистр указал куда-то рукой.
— Смотри прямо туда — куда я показываю рукой. Там слабый ореол — это и есть черная звезда.
Мои глаза слипались, веки были тяжелы. Я ничего не видела. Чтобы увидеть хоть что-нибудь, мне пришлось прижаться к Магистру.
Он опустил руку.
— Зрачки богов — так мы называем эти звезды. Детям рассказывают, что из них выливается ночная тьма, послушным она посылает спокойные сны, а непослушным — кошмары.
Я отчаянно засыпала. Глаза слипались. Я невольно положила голову на плечо Магистра и закрыла глаза. Голова приятно кружилась.
Мне показалось, что чьи-то мягкие руки перенесли мне на кушетку. Я не хотела открывать глаза, но легкая улыбка меня выдала.
— Покойной ночи, — прошептал Магистр.
Я чувствовала как он стоит рядом с кушеткой. Мне казалось, что он ждет ответа. Я уже хотела открыть глаза и ответить, как губы обжег поцелуй.
Я открыла глаза, отстранила его и села на кушетке, испуганно глядя на него.
Он был раздавлен.
— Не надо, не рви мне сердце, — тихо сказала я.
— Я противен тебе?
— Нет, но я никогда не смогу полюбить тебя. Я люблю другого человека и никогда не разлюблю его.
— Он тоже любит тебя. Он повторял твое имя в бреду, пока Ма-Ши ухаживала за ним. Он звал тебя. Совет вам, да любовь, — суховато, но все-таки доброжелательно сказал Ане.
— Спасибо, Тион. Сложись все по-другому, кто знает, — сказала я.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и Магистр ушел.
Сонливости слетела с меня, но я лежала с закрытыми глазами в надежде, что смогу заснуть, но в эту ночь заснуть мне так и не удалось.
Около получаса все было спокойно, и я уже начала засыпать, как мне послышалось, что кто-то ходит по террасе.
Я открыла глаза: надо мной стоял Ранх-ба. Лицо его было спокойно, но глаза холодны и злы.
— Ложись спать, — сказала я, поднимаясь.
Но он молча прижал меня одной рукой к кушетке.
— Пусти, — засмеялась я, думая, что он шутит, — тебя нельзя сейчас.
Глаза Ранх-ба продолжали гореть. Он чуть улыбнулся и наклонился ко мне совсем близко:
— Хочешь, что бы было по-другому? — прошипел он.
Его рука передралась с плеча к горлу, но душить он меня не стал.
Он отнял руку, перекинул что-то из руки в руку, другой он зажал мне рот и поднял руку. В лунном свете сверкнул металл. Он опустил руку.
Ступор, сковавший меня, отступил. Боль была нестерпимой, а он опускал клинок ещё и ещё.
Мне далось раскрыть рот и укусить его за палец. Ранх-ба отнял руку — я закричала.
Ев-Ган проснулся, вскочил и оттащил Ранх-ба от меня. Тот рычал и упирался, но Ев-Ган удалось его обезвредить. Я продолжала кричать от страха и боли.
Замелькали факелы. На террасу, в ночных одеяниях ворвались жители дома: Магистр, Ни-Кит и его ребята, Ма-Ши, мне показалось, что где-то мелькнуло лицо Пату. Все для меня смешалось, лица и события стерлись, я куда-то провалилась, меня окружил хоровод неясных звуков.
Сцена 8: Конец истории
Я очнулась на той же кушетке. Солнце заливало террасу, возле моей постели сидела Ши.
Раны болели. Ши улыбнулась мне и сказала:
— Как ты?
— Болит немного, — ответила я, но голос свой не узнала, — Что у вас тут произошло, — спросила я, но "произошло" совсем не получилось. Голос меня не слушался.
Ши меня все-таки поняла и кивнула:
— Все потихоньку. Тебя оперировали. Какой-то старик. Как он выразился, "много пришлось штопать". Ты неделю без сознания лежала. А мне тем временем Ев-Ган предложение сделал, — приосанилась подруга.
— А ты? — прохрипела я.
— Согласилась. Мне Ма-Ши рассказала, что он для меня сделал. Я ещё тогда в лесу… — Ши закусила губу.
Я смотрела на счастливую подругу, а сама думала мрачные мысли.
— Что с Ранх-ба, где он? — пытаясь совладать с голосом, сказала я.
Ши помолчала и печально сказала:
— Магистр велел доложить, как только ты очнешься, — она встала и собралась уходить.
— Он жив?
— Жив, — украдкой ответила она и ушла.
Жив — это хорошо, это уже хорошо. Они ничего с ним не сделали.