Грегори, меня интересует лишь то, что имеет непосредственное касательство к вашему делу.
Я думаю: я имел непосредственное касательство к своему делу задолго до тебя и буду его иметь еще сто лет после тебя. Но говорю я другое:
Скажите, а почему записи по делу вы перевязываете розовой ленточкой?
В конце беседы мы пожимаем друг другу руки, и меня отводят в другую комнату. Она отдельная, безопасная, как и моя комната дома. Меня заверили, что в свое время (между судом и приговором) мне будет предоставлена возможность внести свою лепту в социальное расследование. В беседах с компетентным лицом я смогу обсудить все «побочные» вопросы, и мы будем искать основания для смягчения приговора, чтобы представить их суду. Для начала (коль скоро разговор зашел о начале), все это туфта. Я провел достаточно времени в обществе компетентных лиц. Им бы только языком молоть. Ни один из них не распознал бы «самого начала», даже если бы оно прыгнуло на них и укусило за нос.
После того раза с дядей тетя некоторое время приходила каждый день. Убиралась, пылесосила, приносила еду. Я отдал ей деньги из маминого кошелька. Которые теперь были мои деньги. Деньги в банке, в жилищном кооперативе, на почте; все они стали мои. Немного, рассуждала тетя, но вполне хватит и на квартиру, и на оплату счетов, и вообще чтобы какое-то время продержаться. Дом наш муниципальный, и тетя не могла точно сказать, как с ним поступят теперь, когда я остался один, но «никто же не умрет, если мы не побежим им об этом докладывать».
Пока тебя никто не выгоняет, живи.
Я и жил. Жилец-одиночка. Если звонил кто-то из клиентов, я говорил: мама не сможет вас постричь, потому что она умерла.
Через неделю после сожжения я решил провести инвентаризацию имущества. Всех украшений, всех вазочек, всех книжек, всех полотенец, всех стульев, всех подушек, всех кухонных тряпок, всех ложек, всех часов, всех тарелок, всех фотографий. Все это я занес в специальную тетрадь. Нарисовал каждую вещь, присвоил ей номер, наименование. Потом разметил план каждой комнаты координатной сеткой и снабдил все предметы соответствующей координатной ссылкой. На это ушло много дней. Зато, окончив, я получил возможность ходить куда вздумается – в любую комнату, в любой чулан. Даже те места, которых я побаивался, отныне были мне знакомы.
В последний день я отправился на чердак (комната Е). Свет там не работал. Я принес фонарик (инвентарный номер Д-17) из чулана под лестницей (координатная ссылка Д-Е5). Посветил. Картонные коробки, старые коврики, чемодан, игрушки, настольная лампа, пустые картинные рамы. Всюду пыль, паутина; сквозь зазор в черепице пробивается лучик света. Котел для воды, такой большой, что я не смог осветить его целиком за один прием. Среди игрушек я узнал старых знакомых: «Экшн-Мэн» без обеих рук, голубая гоночная машинка «Скейлекстрик» и – кучкой – секции трассы от нее, раскраски. Я вспомнил: чтобы не продавить пол, нужно ходить по балкам. Между балками было настелено оранжеватое стекловолокно. Я слегка пощипал его. Оно отрывалось пучочками, как сладкая вата, и покалывало пальцы. Я его выбросил, но пальцы все равно покалывало. Я посветил фонариком на ладонь и увидел поблескивающие волоконца. Одного меня на чердак не пускали, но иногда отец разрешал ходить сюда вместе с ним. А иногда мы играли здесь с Дженис, тайком от родителей. Дженис умела спускать металлическую лестницу: если вставала на стул, могла дотянуться до задвижки на дверце люка. Спускать лестницу нужно было очень медленно, чтобы не наделать шума. Чердак был нашим с ней секретным местом. Электричество в те времена еще работало, но мы его не включали – мы любили играть в темноте.
Сейчас чердак показался мне ужасно низким. В полный рост я мог встать только в самом центре, а вообще, чтобы не задевать головой стропила, приходилось нагибать голову. Из-за пыли я чихал, кашлял, глаза у меня слезились. Я сел на балку и принялся изучать содержимое коробок и ящиков. По очереди доставал каждую вещь, рассматривал в луче фонарика, а потом заносил в реестр. На чемодане заржавели замки. Чтобы открыть его, пришлось сильно надавить. Старые постельные принадлежности: покрывало, сшитое из вязаных квадратиков, полосатые нейлоновые простыни, пахнущие сыростью. Первая же коробка, стоило мне потянуть ее к себе, лопнула. Внутри оказались старые настольные игры. Дно коробки было завалено кусочками разных паззлов, и среди них обнаружились две игральные кости, пластиковая скаковая лошадь с номером шесть на боку и карточка, на которой было напечатано «Манчестер Юнайтед», а рядом от руки приписано «– говнюки».