Выждав немного, Питер объяснил:
— Первое и главное: мы берем паузу. Никакой стрельбы. Никакого штурма здания. Никаких действий, которые могли бы напугать Маунтджоя.
— Срок?
Питер взглянул на часы:
— До полуночи. Это означает, что в моем распоряжении почти двенадцать часов.
— Двенадцать часов! — в отчаянии воскликнул Тотт.
Его состояние было на руку Даймонду, поэтому он не собирался успокаивать своего бывшего руководителя.
— Вы должны отдать соответствующий приказ Уоррилоу, — сказал Питер, глядя в лицо Фарр‑Джонсу. Тот со свистом втянул воздух, после чего медленно выдохнул.
— Что ж, хорошо, — кивнул он. — Если вы готовы взять на себя задачу уговорить Маунтджоя сдаться и освободить Саманту, пусть так. Я понимаю, вам нужно время для сбора нужных доказательств, которые могли бы удовлетворить этого человека.
— Есть еще одно условие! Я должен быть восстановлен в своей прежней должности.
Фарр‑Джонсу потребовалось несколько секунд, чтобы осознать смысл произнесенных Даймондом слов.
— Этот вопрос не обсуждается, — отрезал он.
— И именно в должности руководителя отдела по расследованию убийств, — добавил Даймонд, не обращая внимания на последнюю реплику начальника полиции Эйвона и Сомерсета.
— Это невозможно.
— Почему?
— Вас уволили.
— Нет, мистер Фарр‑Джонс. Я сам подал заявление об увольнении — по принципиальным соображениям. Тем самым я заявил протест. А теперь я вам снова нужен.
— Вопрос не в том, нужны вы или нет…
— Что ж, хорошо. В таком случае я ухожу.
И Даймонд прощальным жестом приподнял свою фетровую шляпу.
— Подождите!
Около минуты длилось неловкое молчание. Затем Фарр‑Джонс, обдумав ситуацию, снова взял слово:
— Все ставки на руководящих должностях у нас заняты. Но я поговорю с высшим руководством. Надеюсь, вопрос можно будет решить. Если возьмем вас обратно сразу после того, как всплывет история с Маунтджоем, получится, что мы поощряем вас за плохое расследование четыре года назад. А как отреагирует на это пресса?
— Да уж, газетчики здорово повеселятся, — кивнул Даймонд.
— Если я скажу, что всерьез рассмотрю ваше условие…
— То я сейчас же попрощаюсь с вами, джентльмены, — перебил его Питер. — Следующий поезд на Лондон отправляется в 13.27.
Он повернулся, успев заметить, как изменилось выражение лица начальника полиции Эйвона и Сомерсета.
— Хорошо, — торопливо произнес Фарр‑Джонс. — Если к полуночи сумеете уговорить Маунтджоя сдаться и отпустить заложницу, ваши условия будут выполнены. Гарантирую.
Даймонд шагнул к Фарр‑Джонсу. Мужчины обменялись рукопожатием.
Глава 21
— По поводу Уны Мун… — задумчиво произнесла Джули.
«Эскорт», за рулем которого она сидела, проезжал мимо поля для гольфа на Уэстон‑роуд. Они с Даймондом направлялись в западную часть города.
— Что? — отозвался Даймонд, по голосу которого сразу стало ясно, что он думает о чем‑то другом.
— Помните, вы просили меня выяснить через поисковую систему, не проходила ли она по нашим учетам? Так вот, ее дважды арестовывали за хранение марихуаны. И еще раз за сопротивление сотрудникам полиции. Вы меня слушаете, мистер Даймонд?
— Да.
— Джейк Пинкертон и Маркус Мартин абсолютно чисты — как и Прю Шортер. Что касается настоящего имени Вэ Бэ, то его мне пока установить не удалось.
Было настолько очевидно, что Даймонд ее не слушает, что инспектор Харгривз решилась на рискованную шутку:
— И еще я проверила послужной список мистера Фарр‑Джонса. Представляете, он отбывал срок за кражу нижнего белья, развешенного для просушки.
— Ясно.
Взглянув на Питера, Джули добавила:
— Он сознался в пятнадцати эпизодах.
— Вот и хорошо.
— Что именно?
— Теперь мы знаем, где он раздобыл плавки, в которых щеголяет в последнее время.
Джули хихикнула. Она понемногу начинала привыкать к своеобразному чувству юмора своего временного руководителя.
— Значит, вы меня все‑таки слушали.
— Разумеется. И очень внимательно.
Черта с два, подумала Джули. И чтобы проверить Даймонда, поинтересовалась:
— Хотите знать, что поисковая система выдала по поводу Уны Мун?
— Конечно! И по поводу всех остальных тоже.
Джули повторила все, что ей удалось выяснить. На сей раз Даймонд усвоил адресованную ему информацию. Это стало ясно, когда, дождавшись окончания доклада, он сказал: