Он буквально кипел от негодования. Колено, которым он отправил в нокаут Вэ Бэ, сильно болело. Но главная неприятность заключалась в том, что глупые и наивные действия Уны Мун и ее приятеля сделали его миссию во много раз сложнее и опаснее. Усилием воли он заставил себя перестать злиться по поводу случившегося и сконцентрироваться на мыслях о Маунтджое. Даймонду нужно было удостовериться, что в остальных двух комнатах башни никого нет. Они были слабо освещены прожекторами, лучи которых хаотично скользили по фасаду здания. Заглянув поочередно в одну и в другую и убедившись, что комнаты пусты, Питер ощупью спустился по винтовой лестнице обратно на пятый этаж.
Маунтджой и его заложница могли находиться в любом из двадцати номеров, расположенных вдоль V‑образного коридора. Или на одном из балконов. Или на крыше. В любом случае Даймонд был уверен, что Маунтджой и Саманта Тотт наверняка прячутся на пятом этаже. Что же касается конкретного места, которое они выбрали в качестве убежища, то у Питера были кое‑какие соображения. Он помнил, как Тотт говорил, что техническое помещение, откуда осуществлялось управление системой водопровода и канализации, напоминало машинное отделение военного корабля. Даймонд знал, что резервуары, из которых когда‑то снабжался водой весь отель, должны размещаться именно на пятом этаже, в специально отведенном зале. В комнатах, расположенных в башне, Даймонд видел радиаторы батарей. Вероятно, в свое время их установили там для обеспечения комфортной температуры воздуха служащим военно‑морского министерства. Это означало, что к ним должны быть подведены трубы как холодного, так и горячего водоснабжения. А также то, что резервуары с водой огромные — как и помещение, в котором они установлены.
Скорее всего это помещение располагалось в центре здания, неподалеку от того места, где Даймонд находился в данный момент. Он решил подождать, пока луч прожектора поможет ему разглядеть пространство коридора. Когда это произошло, Питер успел заметить то, что искал: простую дверь без резных украшений и выступов, с масляными пятнами вокруг ручки. Он быстро шагнул к двери и распахнул ее.
— Маунтджой! — позвал Питер.
Он почти ничего не видел, но хорошо слышал, как где‑то неподалеку от него с журчанием течет вода. Питер осторожно, боком протиснулся в дверной проем и шагнул на край некоего подобия деревянного настила. В ту же секунду он наткнулся коленями на что‑то мягкое и закругленное — это была труба, обернутая теплоизоляционным материалом, похожим на губку.
— Послушайте, Маутджой, если вы здесь… Я Даймонд.
— Верно, ты Даймонд, — раздался голос. — И ты мертвец.
В горло Даймонду уперлось что‑то холодное и твердое, в чем он без труда узнал ствол пистолета.
— Я тебе поверил, ублюдок, — медленно и раздельно произнес Маунтджой. Если во время их встречи с Питером в отеле «Фрэнсис» его голос звучал взволнованно, то сейчас Маунтджой говорил как человек предельно измотанный, на грани нервного срыва.
— Я не стрелял в вас, — сказал Даймонд.
— Значит, мне померещилось? У меня вся спина в крови и нашпигована дробью — это мне тоже кажется?
— Вы ранены? — спросил Питер, стараясь, чтобы Маунтжой уловил в его голосе сочувствие. — Говорю вам, стрелял не я. Какие‑то идиоты пробрались в здание без моего ведома. Они не полицейские. Я только что от них избавился. Они выбрались на крышу, и там их взяли. Они даже не знали, что попали в вас.
— Хочешь сказать, что тот тип в коридоре, который выпалил в меня из дробовика, не ты?
— Ранение серьезное? — поинтересовался Питер, проигнорировав вопрос.
— Ты лжешь, Даймонд! Ты окликнул меня перед тем, как раздались выстрелы. Я шагнул в коридор, и меня сразу подстрелили. Ты меня подставил, урод.
— Нет, я этого не делал. Не знал, что в здании есть кто‑то еще, кроме меня. Я хочу решить все миром. У меня для вас хорошие новости.
— Да уж, — усмехнулся Маунтджой. — Могу представить. Это здание кишит полицейскими. О, черт!
Он заскрежетал зубами от боли и сильнее ткнул в шею Даймонда пистолет.
— Вас действительно несправедливо осудили. И теперь я могу доказать это.
Последовало долгое молчание. Но оно было вызвано не тем, что Маунджой пытался осмыслить слова Питера. Чувствовалось, что он изо всех сил борется с болью.
— Предатель, — наконец вымолвил он.