Я помнила Ивана другим. Уверенным в себе. Немногословным. В минуты бешенства его речь становилась ленивой, с обыденными, будничными интонациями. А тут... Он просто бушевал. Извергался вулканом. Димка растет без отца! Сам Иван много лет кочует по жизни без семьи и пристанища, в то время, как у него такой замечательный сын! И все из-за моей фанаберии! Он так и выразился: "фанаберии", при этом презрительно передернув плечом. Если бы даже очень хотелось, мне все равно не удалось бы вставить ни слова - такой могучий поток "горячей лавы" на меня выплеснулся. Огненные брызги -фонтаном во все стороны. Меня этот всплеск поверг в растерянность. Подобного и представить себе не могла. Потому молча слушала эту прокурорскую речь. Долго слушала. Только все когда-нибудь заканчивается. Начал иссякать и Иван. И вот тут я совершила непростительную глупость. Отпила давно остывшего чаю и светским тоном заметила:
- А кто тебе мешал жениться? Нарожать детей? Уж во всяком случае, не я.
Иван словно споткнулся. Замер на месте, хлопая ресницами. Растерянно облизал губы. Моя рука непроизвольно потянулась к вазочке с печеньем. Странно. Есть не хотелось вовсе.
- Катя! - наконец сказал Иван внезапно осипшим голосом. - Ты что? Ничего не понимаешь?
- А что нужно понять? - сварливо отозвалась я.
- Так!
Он плюхнулся на свое место. Придвинул чашку с недопитым чаем. Отпил и поморщился. Ну, ясно, чай холодный. Холодный чай Иван с детства терпеть не мог. Вот и теперь пить не стал. Смотрел в никуда. Барабанил по столу пальцами. Словно решал для себя нечто очень важное.
У меня в висках застучало, заломило. Цветные блесточки побежали перед глазами. Но виду не подала. Сидела, как на дипломатическом приеме. Вежливо попивала чаек. Бабушка сейчас могла бы гордиться мной. Но бабушки не было на этом свете уже два года. И такой горькой оказалась эта потеря, что и придумать нельзя. Самая горькая из потерь. Она жила со мной последние годы. Помогала растить Димку. Вот когда довелось понять, почему Никита всю жизнь тянулся к бабуле. Димка тоже тянулся к ней. И невообразимо тяжело перенес ее смерть. Конечно. Бабушка через многое прошла в этой жизни, понять могла абсолютно все. После того, как умер дедушка, она смягчилась. Что ни в какую не принимала раньше, стала принимать. Да как! С неподражаемым юмором. Сильной женщиной была наша бабушка. Теперь таких не сыщешь.
- Значит, так, - прервал мои размышления Иван. - Договориться мы с тобой не смогли. Пытаться еще раз? По-моему, не стоит.
- Не стоит, - подтвердила я, поднимаясь.
- Насмерть стоять будешь? - осведомился он недоброжелательно. - Как защитник Севастополя?
- Как мать, - поправила его, стоя уже в коридоре и снимая с вешалки плащ.
Иван вышел из комнаты. Подошел и отобрал плащ. Помог надеть. Бог мой, какая галантность! Где только нахватался?
- Я провожу, - сказал тихо.
- Не надо, - так же тихо ответила ему.
Мы стояли в маленькой, тесной прихожей. Смотрели друг на друга. В ванной Лидуся с шумом и грохотом стирала белье. Устроила провокацию, а теперь даже носа не высунула попрощаться. Впрочем, мне сейчас было не до Лидусиных происков. Щеки полыхали, и на лбу стали появляться капельки пота. Что же это у них так душно? Не проветривают квартиру?
Молчание затянулось. Еще можно было все исправить. Шагнуть к Ивану. Прижаться щекой к его широкому плечу. Сказать... Что? Что сказать? Нет у меня таких слов. Растеряла за прошедшие годы. Да и стыдно. В моем-то возрасте навязываться мужчине? Я и в семнадцать лет не могла это сделать, а теперь - подавно...
Иван пошевелился. Момент, такой благоприятный для меня, был упущен. Если Иван и ждал чего-то, то не дождался. Мы все так же молча вышли из квартиры. Спустились по лестнице. Молча шли к моему подъезду. На улице похолодало. Свежий ветер остудил щеки. Голова больше не кружилась, прекратился звон в ушах. Я почувствовала себя хорошо, повеселела. Присутствие Ивана уже не угнетало. Мне вдруг стало жаль его. Он немного подмерзал, идя в одном пиджаке.
У двери в парадное Иван остановился.
- Все. Дальше не пойду. А то сорвусь и наделаю глупостей, - пояснил с тоскливой снисходительностью.
Вот за что всегда уважала Ивана, это за честность. Никогда не кривил душой, не лгал, не изворачивался. Как думал, так и поступал. И обещания свои всегда выполнял. Я была благодарна ему в этот миг. Рука сама собой потянулась к его лицу - дотронуться. Но я вовремя спохватилась, отдернула руку. Повернулась и пошла.
- Катерина Алексеевна! - раздалось за спиной.
Я обернулась.
- Ты сказала, что будешь стоять насмерть? Как мать?
Сердце оборвалось и ухнуло куда-то вниз. Ничего не изменилось. Я не девчонка, ему уже под сорок. А словно и не было этих лет разлуки. Мы опять стояли друг перед другом враждебные, разделенные глухой стеной непонимания.
- Да, сказала!
- Так я тебя предупреждаю: я сам буду разговаривать с Димкой. Найду способ. Даже если сердобольная мамаша запрет его дома.
- Только попробуй.
Но я понимала, мои слова никакого действия не возымеют. Конечно, он найдет способ. Что я, Ивана не знаю? Бросилась к двери, не желая больше слышать его тяжелых, злых слов, не желая видеть его самого.
Между первым и вторым этажом остановилась отдышаться. И тут с пронзительной ясностью вспомнился его первый поцелуй. Вот здесь. На этом самом месте. Вспомнились тепло и чуть солоноватый привкус его губ. И как я испугалась.
Снова стало жарко. Затылок налился свинцовой тяжестью. Ноги, будто кто-то их набил ватой, не хотели слушаться. Я опустилась на грязную ступеньку. Сквозь гул в голове медленно и четко выплывала мысль: опять струсила. Конечно. Говорила с Иваном о Димке, а думала совсем о другом. О нем. Об Иване думала. О его руках. О его губах. Вот встал бы он, подошел, обнял. И никакие слова уже не нужны... Иван не сделал этого. А у самой духу не хватило. Струсила...
Когда я доставала из кармана ключи от квартиры, меня затошнило. Да так сильно. Боялась, вырвет прямо у порога. Распахнула дверь, влетела в ванную и склонилась над раковиной. Ничего! Тогда засунула два пальца поглубже в рот. Старое, испытанное еще в студенческие времена средство. И опять ничего. Правда, тошнота немного отступила. Может, это у меня аллергия на Ивана так проявляется? Умылась холодной водой и, не заглядывая в зеркало, прошла в комнату.
Димка все еще смотрел телевизор. И та же поза. И та же тарелка на животе. Только печенья почти не осталось. Вот ведь сластена.
- Вернулась? - деланно равнодушно спросил сын.
Мне вдруг стало любопытно, а чего это он заинтересовался моими делами? К Лидусе чуть ли не погнал. Ох, не спроста...