К делу высокий гость приступать не торопился. Нудно рассказывал о школьных делах, греясь горячим кофеечком. Среди учителей пошла эпидемия гриппа. Уйма народа на больничном - сплошные замены. Приезжала комиссия по письму этих старых зануд. Ходила по школе. Сидела на уроках. Всюду совала свой нос. Попивала кофе с коньячком в кабинете у Котова. Выводы сделала такие: школа не лучше и не хуже других; директор не пристает к вышестоящему начальству с бесконечными просьбами о деньгах, не мозолит глаза; администрация со своей работой вполне справляется, - поэтому на глупое письмо не стоит обращать особого внимания. Валерка довольно потирал руки. В очередной раз успешно отбился. Чудак. Да заранее ясно было, как закончится история с "телегой". На олимпийских вершинах наробраза давно никому ничего не надо. Лишь бы их не трогали. Это не самое страшное. Вот на днях поймали двух одиннадцатиклассников в туалете. Курили анашу. Хорошо, что комиссия к тому времени из школы уже убралась. Ну, историю раздувать не стали, сами управились. А то пойдут разговоры и до "города" в два счета докатятся. А фронтальной проверки сейчас ни одна школа не выдержит. Мои ученички - ничего себе. Хамят потихоньку, не более. Нечего волноваться. Но вообще хватит дома отлеживаться. Работать некому.
Я мягко послала Котова и работу подальше. За столько лет первый раз взяла больничный. Что? Человеку уже и поболеть нельзя? Педагогам, между прочим, раз в пять лет годовой оплачиваемый отпуск предоставлять надо. Чтобы психами не становились.
Мы еще поговорили немного о моем давлении. Валерка не хотел верить диагнозу. Он все смеялся. Рассказал три-четыре анекдота о врачах и больных. Анекдоты были с длиннющими бородами. Я вежливо улыбалась, думая про себя: "Когда же он приступит к тому, зачем пришел?" Поглядывала на часы. Боялась. Вот вернется Димка. Отменят последние уроки. Такое теперь частенько случается. Он придет домой пораньше и застанет Котова. Верный же скандал с сыном.
Валерка, видимо, понял мое состояние. Помолчал. Откашлялся. И торжественно спросил, подумала ли я над его предложением? Нечто в этом роде я и предполагала. А иначе зачем ему ко мне домой являться? Да еще в костюмной паре? Ответила сразу. Категоричным отказом. Котов заметил, поморщившись, что ждать прекрасного принца можно до седых волос. А если под прекрасным принцем понимается Ванька Лукин, то его и в загробной жизни не дождешься.
- Причем здесь Иван? - холодно поинтересовалась я, высоко вскинув брови.
- При том, - отозвался Валерка. И начал путешествие в глубь времен, напоминая мне то, что я и без него не забывала.
- Помнишь, Саня Мирный дразнил тебя? Нам лет по тринадцать, по четырнадцать было. Ну, как же? "Твой папа - крокодил". Хорошая была фразочка. Главное, действенная. Ты зеленела даже. Иван тогда еще за тебя заступился. Мы, честно говоря, все в тот раз струхнули немного. Но и задумались. Почему это вдруг Лукин за тебя заступается? Широков, тот влюбился сразу. А я поколбасился немного. В принципе, ты мне нравилась. Только подойти было нельзя. Вы с Иваном роман крутили. Как сунешься? По морде никому схлопотать не хотелось.
- Мы никогда не крутили с ним роман.
- Да, брось... - отмахнулся Котов. - Сказки сыну рассказывай. Случай такой был. Гоняли мы как-то с ребятами по нашей речке-вонючке плот. Смотрим, вы с Лукиным идете. В обнимочку. Чуть не целуетесь. И к бабке ходить не надо. Все ясно.
Я задумалась. Мы и не гуляли с Иваном. Так, пару дней перед его уходом в армию. И то! Скрывали от чужих глаз. Выходит, не скрыли. Выходит, мне тогда еще повезло, что это до папочки не докатилось.
Котов тем временем повествовал, как место Ивана занял Генка, и что по этому поводу думала широкая общественность нашего микрорайона. Тем более, что Геныч никого ко мне не подпускал, периодически впадая в истерики из-за глупой ревности. Его жалели. Дальше и сам Валерка решил не заостряться на чужой жене. Но сейчас... Просто Бог велел. И с супругой разводится. И Лукин, словно специально, на горизонте появился. Опоздать ведь можно. Да и Димке хоть какой-то отец нужен. Возраст у моего сына опасный. А уж он, Котов, постарался бы. Не хуже родного отца.
- Родного отца не заменишь, - меланхолично произнесла я сочиненную кем-то при царе Горохе глупость. Думала о своем. Да и устала от разговора.
- Ну, да! Разве можно заменить Лукина на какого-то там Котова?!
Я замерла. Насторожилась. В ушах поднимался звон.
- А при чем здесь Лукин?
- А разве Димка не его сын? - вопросом на вопрос ответил Валерка, весь скривился. - Думаешь, это великая тайна? У нас здесь все знают. Кроме, разве, самого Ивана.
- Откуда?
Мучительно пыталась переварить полученную информацию, сообразить, что к чему. Но мысли разбегались. Поймать их даже за кончики не удавалось.
Котов поднялся с кресла, в котором сидел до этого, удобно развалившись. Смотрел на дождь за окном. Молчал, давая мне время опомниться, прийти в себя. Тоже ведь в своем роде джентельмен. Наконец соизволил объяснить:
- Твой покойный муженек, царство ему небесное, как напивался, так плакать начинал. Жаловался... На судьбу. На Ивана. Дескать, Иван тебе ребенка сделал и в кусты. А ему растить приходится. Чем больше пил, тем больше рассказывал. Всем подряд.
- Почему я об этом не знала? Мне никто никогда не говорил.
- Да жалели тебя. Димку жалели. Хороший пацан. Ну, и боялись. Не без того. Сунься к тебе с таким вопросом - костей не соберешь.
Гм! Это смахивало на правду. Генаша, когда напивался, всегда попрекал меня Иваном. Укорял за Димку. Но то, что он всех своих приятелей посвятил в наши семейные секреты, мне и в голову не приходило. Тем более, протрезвев, Генаша забывал о своих претензиях. Любил Димку. Считал сыном. Первые годы брал его с собой по выходным в парк. Если были деньги, покупал игрушки, конфеты. Частенько вместо меня забирал его из детского сада. Казалось, гордился Димкой да и вообще семьей. Пил только. С каждым годом все больше. Но он пил лет с шестнадцати. Спился бы в любом случае. Я не понимала этого, когда выходила замуж. Думала, ради семьи бросит. Молодая была, глупая. И положение мое тогда казалось безвыходным. Что теперь об этом горевать? Жизнь - не сочинение, заново не перепишешь.
Котов ждал. Мне же сказать ему было нечего. Сидела раздавленная, обессиленная нашим разговором. Он мялся, мялся... Потом сообразил, как поступить. Осторожно попрощался и тихо ушел. Провожать его не стала. Сидела на диване.
Вероятно, опять подскочило давление. Надо бы прилечь. Успокоиться. Вместо этого, как кинопленку, прокручивала в голове свою жизнь. Многое теперь казалось иным: поступки, отношения, люди. Отчетливо понимала теперь, где и в чем виновата. Да вот пути назад нет. Поздно ошибки исправлять. Поезд ушел.