Никита не ругался. Он вполне мирно попросил чаю. И долго рассказывал о своих делах, о том, что следовало бы уйти из Академии, искать новую работу. Жить не на что. В Академии платили не зарплату, а пособие по безработице. Уезжать из страны не хочется, а здесь физики пока без надобности. И не нужны будут еще очень, очень долго.
Я вспомнила, что старинный знакомый Андрюша Песков тоже бросил свою физику. Или математику? Пытается влиться в рыночные отношения. С одним из приятелей устанавливает домофоны желающим. Неплохо ребята зарабатывают. Им, вроде, еще люди требуются. Если Никита хочет, могу с ними переговорить, посодействовать. Мы довольно часто пересекаемся. У Пескова дочка в нашей школе учится.
Я успокоилась и расслабилась. Хорошо было вот так сидеть с братом. Пить кофе, курить, говорить о разностях тихими, мирными голосами. Мы еще немного поболтали о Наташке, о трениях Никиты с тестем и тещей. Пришла пора и расставаться. Дело шло к ночи. Никита и сам это понимал. Вроде засобирался домой. Вдруг опять опустился на табурет.
- Ну, а ты-то как? Все обо мне, да обо мне. А о себе ни слова.
- Да чего говорить? Я как все...
- Я слыхал, ты тут опять развоевалась? - Никита принял правильное положение за столом. По-ученически сложил руки на столешнице. Спокойствие, возникшее неделю назад, почему-то вдруг стало покидать меня.
- Воевала? С кем? - сделала удивленное лицо.
- С Иваном, - уточнил Никита. Прищурился. Значит, предельно внимателен. Готов получить информацию, переработать, проанализировать и сделать свои выводы. И я схитрила. Решила не давать Никите никакой информации к размышлению.
- Воевала? - переспросила задумчиво. - Не больше, чем всегда.
Никита понял мою хитрость. Понял, что рассказывать ничего не буду. И пошел другим путем. Набил, понимаете ли, на экспериментах руку у себя в Академии.
- Тебе не кажется, Кать, - начал он нейтральным тоном, - что ты просто не можешь жить спокойно? Просто физически не в состоянии?
Я чуть не поперхнулась глотком кофе от такого беспардонного заявления. Вытаращилась на брата. Он, хитрец, сделал паузу. Не услышав ответа, продолжил:
- Мне до сих пор не понятно, зачем воевать с человеком, которого любишь?
- Все-то ты знаешь. Люблю, не люблю... - я неприязненно взглянула на брата. - А тебе никогда не приходило в голову, что это я не с ним, это я с собой воюю?
Никита оценил мое заявление. Но выводы сделал странные.
- Чтобы ненароком на шею Ивану не броситься? - спросил, неожиданно повеселев. - Ну, и характер у тебя, сестренка! Ладно. Поеду. Домой пора. Уже поздно.
Я растерялась. Готовилась к очередной проработке, а ее по неизвестной причине отменили. Почему?
- Ты не будешь меня пилить? - пошла следом за братом.
Никита обернулся. В зеленых глазах прыгали лукавые чертики. Голос тоже был лукавым:
- А зачем? Как говорят америкашки, ты уже большая девочка. Сама знаешь, что делаешь.
Он весело попрощался. Уехал. Я осмысливала изменение в настроении брата. И не понимала. Зато хорошо поняла, что Никита потом общался с Димкой. Наверное, и с Лукиными тоже. Димка как-то странно подобрел, повеселел. Перестал злиться, говорить обидные вещи. Лидуся, словно никогда ничего не происходило, позвонила сперва в понедельник, потом в среду. В субботу собиралась заглянуть ко мне на чашку чая. Жизнь вошла в наезженную колею. Я облегченно вздохнула. Расправила плечи. Вдруг заметила, что на дворе вовсю хозяйничает весна. Кажется, у ленинградской писательницы Аллы Драбкиной я когда-то читала про чувство первой весны? Это когда человек живет, живет, встречает весну за весной, радуется, но нет для него в весне особой остроты, особой прелести. Потом, словно обухом по голове, - весна, - и человек очумел. А дальше опять из года в год: ну, весна и весна. И вдруг какой-нибудь случайный запах, звук, цвет той, первой... И снова для тебя все, как тогда, как в первый раз. Мне почему-то вспомнилась весна моих десяти лет. Нас еще принимали в пионеры. Сейчас вот точно так же шел апрель. Нежный и солнечный. С каменного козырька над нашим подъездом маленьким водопадом бежала капель, вспыхивая в лучах солнца всеми цветами радуги. Точно так же чернели и оседали сугробы, растекаясь худосочными ручейками грязной воды. В ясном, чистом небе высоко-высоко носились стаи белых голубей. Идя домой, я застывала на месте, задирала голову к небу и стояла так долго. Любовалась. Замирала и у подъезда. Зачарованно смотрела на радужную капель. В такие минуты казалось, что мне все еще десять лет и впереди целая огромная жизнь из сплошной череды праздников. Но проходил кто-нибудь из соседей, кивая вместо приветствия головой, или подбегал Димка, и я возвращалась к действительности. Только в душе, на самом ее донышке, все еще тихонько бурлила радость, пуская свои шипучие пузырьки. Жить стало лучше. Лучше стали дела, самочувствие, работа. Качели наших с Иваном отношений непременно должны были начать свое движение вверх. Иначе зачем же такая весна вокруг?
Я шла из магазина, улыбаясь своим мыслям. Завтра суббота. Придет выпить чаю Лидуся. Я передам через нее Ивану, что согласна... Попробуем быть вместе...
Все еще улыбаясь, открывала дверь квартиры, когда по лестнице взлетел взъерошенный Димка.
- Мам! Отец уезжает!
Сумки выпали из моих рук. Я смотрела на сына, и паника быстро заполняла мою душу. Не дождался. Не хочет больше унижаться. Не помиримся никогда...
- Ну, что ты стоишь?! - заорал на меня Димка. - Беги же скорей! Он ведь сейчас уходит! Останови его. Прощения попроси.
На меня как столбняк напал. Оцепенела.
- Да не стой ты так! Беги! Ведь опоздаешь!
Димка схватил меня за руку, потянул за собой вниз, борясь с моим несвоевременным оцепенением. И тащил так всю дорогу. Сам бежал и меня заставлял. Я запыхалась. Не поспевала за шустрым сыночком. У квартиры Лукиных, пока Димка колотил в дверь, забыв про звонок, попробовала перевести дух. Воздух вошел в легкие острыми иглами, причиняя боль.
Дверь нам открыла Лидуся. И сразу отвернулась, не желая глядеть на меня. Мне сейчас было не до ее партизанских маневров. Я стремительно прошла в комнату и споткнулась, увидев как Иван застегивает замки на большом сером чемодане. Он быстро взглянул на меня. Перевел взгляд на Димку. Спросил безразлично:
- Попрощаться пришла?
Ответить я не смогла. Пошевелила губами, как рыба в аквариуме. Ни звука не получилось. Иван между тем поставил чемодан на пол, рядом пристроил несколько больших коробок и большую сумку на колесиках. Саня называл такие сумки "мечтой оккупанта". "Оккупантами" он давным-давно окрестил "челноков". Господи! Какие дурацкие мысли лезут в голову. Про сумки, про "челноков". Нашла время! Усилием воли отогнала прочь всю эту чушь, пропустив момент, когда Иван успел накинуть кожаную куртку.