Улицы безмолвствовали. Ветер, бушевавший накануне вечером, успокоился. Времянкин поднял воротник куртки и, стуча каблуками по мокрому асфальту, двинулся в сторону леса. «До леса минут пять, – подумал он. – Нужно успеть до восхода солнца». Он прошел вдоль проспекта, мимо четырех высотных домов, перебежал через дорогу и оказался у забора, за которым начиналась могучая дубрава – Морозовский лес. Пройдя через ворота, мальчик остановился у кромки высокоствольника. Впереди его ждала пугающая тьма. И хотя он только с виду был ребенком, темный лес внушал ему страх. Эмиль включил фонарик на коммуникаторе, сглотнул слюну, стиснул зубы и пошел вперед по тропинке. Вскоре дорожка ушла вправо, и Времянкину пришлось пробираться через бурелом, чтобы не сворачивать с пути, как и велел конек. Мальчик озирался по сторонам, вздрагивая от лесных шорохов. «В прямой дороге есть преимущество, – думал Эмиль. – Не заблужусь». Он начал тихонько напевать какую-то мелодию. Приятный, умиротворяющий мотив. Музыка разбавляла страх, делая его не таким леденящим.
– Надо будет записать ноты, когда вернусь, – сказал он сам себе и продолжил путь, напевая.
Солнца еще не было видно, но небо уже становилось светлее. Эмиль прибавил шагу. Наконец он вышел на круглую поляну, в центре которой торчал огромный пень. Времянкин огляделся и приблизился к торчащей из земли коряге. Он выключил фонарь, убрал коммуникатор в карман и совершил ритуал, предписанный коньком. Затем вынул из пакета сверток, раскрыл его и уложил на широкий срез дерева. Скомкал пустой целлофан и сунул за пазуху. Светало. Эмиль поспешил в лесок, спрятался за дерево и стал следить за тем, что будет.
Появился первый луч солнца. Он падал на самый центр поляны, освещая пень с яблоками. Послышалось лошадиное ржание. Времянкин затаился. На поляну из чащи лесной вышла кобылица. Белая как снег, с золотой гривой в землю, завитой в мелкие кольца. «Вот это красота!» – мысленно восхитился Эмиль. Кобылица неспешно приблизилась к пню, склонила голову, фыркнула и начала есть яблоки. Как и предсказывал конек, вместе с угощением она сжевала и бумагу. «Теперь глядеть в оба. Давай, родная, не подведи», – думал Эмиль. Завершив трапезу, кобылица завела аллюр рысью по всей поляне, то и дело меняя направление. Она то ускорялась, то замедлялась. Мальчик старался не терять ее из виду и осторожно перебегал от дерева к дереву, для лучшего обзора. Спрятавшись за очередным стволом, он случайно наступил на сухую ветку. Раздался треск. Кобылица остановилась, повернув голову на звук. Времянкин закрыл ладонью рот и замер. Лошадь постояла недолго в тишине, покрутила ушами, потом подняла хвост, испражнилась и со звонким ржанием ускакала в лес. Эмиль выбежал на поляну, добрался до дымящейся кучи навоза и обнаружил, свернутую в трубу бумажную папку. В лучах утреннего солнца, свиток торчал из лошадиного дерьма, как меч короля Артура из камня. Мальчик осторожно достал папку из экскрементов и отряхнул ее. Документ был теплым и пах, как и все остальное, что вышло из кобылицы. На папке было написано: «Личное дело». Эмиль приоткрыл скоросшиватель и обнаружил на первой странице фото со своим изображением. Здесь же была указана различная информация о нем, стояли печати. Все выглядело очень добротно и достоверно. Времянкин решил не вдаваться в детали прямо сейчас. Мальчик вынул из-за пазухи пакет, завернул в него заветный артефакт, взобрался на пень и зажмурился.
– Пора домой, – негромко произнес он.
Эмиль открыл глаза и отправился восвояси.
VI
Когда мальчик вернулся в квартиру, Алена и Родион завтракали на кухне. Эмиль повесил ключи на крючок и снял башмаки. В прихожую вышла Алена.
– Ну как, удачно? – спросила она, жуя что-то.
Эмиль протянул сестре сверток.
– Кажется, да. Посмотри сама.
Алена развернула пакет и заглянула в него. Донесся резкий запах навоза. Сморщившись, женщина отстранила от себя целлофан.
– Что за запах, не пойму?
– Конский навоз. Документы ведь из деревни прислали. Вот. Проверь, пожалуйста, все ли там верно?
Сестра брезгливо вытянула папку и отбросила пустой пакет на пол.
– Кошмар! Надо бы выветрить этот чудовищный аромат. Выглядит, надо признать, хорошо.
– Мам, чем так ужасно пахнет? – возмутился из кухни Родион.