Чувствую, что краснею и по-настоящему злюсь:
– Ахьят, ты поступил плохо – ступай в угол…
Забыв о наказанном, говорю о красоте русского языка, показываю портреты великих писателей и поэтов, читаю стихи… Не знаю, понимают ли меня ребята, но слушают мой рассказ и сидят тихо. Только одна девочка смотрит не на меня, а в угол. Оглядываюсь: Ахьят стоит на одной ноге, в позе ласточки. На лбу выступил пот, худенькие ручонки опускаются вниз, а он их постоянно пытается поднять вверх.
– Почему ты так стоишь? – сердито кричу я, думая, что мальчик издевается надо мной.
Ахьят плачет – из-за парты приподнимается все та же девчонка в расшитой украинской сорочке.
– Он не виноват, – защищает она своего одноклассника. – Нас так наказывала Елена Николаевна…
Обнимаю малыша и усаживаю его за парту.
– Не буду вас так наказывать, – обещаю я. – А сейчас пойдем в лес. Вы покажете мне природу…
На опушке леса я отдыхаю. Сажусь на поваленное дерево и чувствую умиротворение: вокруг меня, как бабочки, кружатся дети. Кто собирает груши и яблоки, кто осенние цветы, кто просто бегает. Девочки жмутся ко мне, преподносят лесные дары, поправляют прическу…
– Все дети на Земле рождаются ангелами, – думаю я. – Это мы, взрослые, учим их злу и ненависти.
Во второй смене провожу уроки в Маринином классе и радостная возвращаюсь на квартиру.
– У меня все получилось! Дети меня приняли! – ликую я.
Но у калитки дорогу преграждает Казбек. Он упрямо твердит одно и то же:
– Ты будешь моей! Не хочешь жить здесь – уедем в твой Краснодар…
Не знаю, как отделаться от нежеланного ухажера. Буквально отталкиваю его от калитки – он пытается силой удержать меня, вырываюсь и вбегаю в комнату, сердито крича:
– Вот гад! Достал!
Наташа открывает серые глазки и с любопытством спрашивает:
– Кто?
– Казбек!
– О! Это опасный сосунок… Ко всем пристает… Из школы его выгнали… Не знаю точно за что… Говорят, нашей математичке вместо задачи член нарисовал и написал, что хочет её… Одним словом, молод, желаний много, кровь бурлит, вот и бегает за русскими… За своими-то нельзя: тех за руку взял – женись… Будет ещё приставать
– пошли его подальше…
Только сейчас замечаю, что Наташа не говорит, а шипит от боли, что её бледное личико покрылось испариной, что под глазами чёрные круги, что припухшие губы искусаны…
– Начинается? – испуганно спрашиваю я.
– Не знаю… Что-то нехорошо…
– Ты с ума сошла… Тебе уже давно надо лежать в больнице, а ты всё тянешь, играешь двумя жизнями! Фатима! – стучу я в стену, вызывая старшую дочь Пятимат. – Беги в школу: нужна скорая… Наташе плохо…
Беременная, скрючившись, лежит на кровати: боль сковала её тело, и слёзы постоянно струятся из её глаз.
– Всё… – шепчет она. – Это конец…
Мне жаль Наташу, и я пытаюсь успокоить её.
Наконец приехала скорая. Беременную переносят в машину, и она, прощаясь со мной, просит:
– Сообщи Сулейману…
Решаю сразу же выполнить её просьбу. Иду в школу. Прошусь в кабинет директора, чтобы позвонить Сулейману. Набираю номер: гудки… Наконец кто-то поднимает трубку и говорит на непонятном мне языке…
– Мне нужен Сулейман! – кричу я в трубку.
– Опять звонишь, русская… (И каскад ругательств режет мой слух.) Сулейман женился… Не звони ему больше…
В изнеможении сажусь на стул.
– Как нас, русских, здесь не любят, – огорчаюсь я.
– Что? Ругаются? – догадывается Рамзан. – Это можно понять: нас так долго истребляли… Всё уничтожено: вера, культура, традиции…
Мечетей нет… Преподаем в основном на русском языке…
– А если я донесу?
– Не донесешь: нет у тебя свидетелей… И запугать нас невозможно, так что зря ты это говоришь… – смеётся Рамзан.
– Чем же вы обижены? Учитесь в университетах… Имеете по несколько жён… На улицах звучит ваша речь – по-русски вы только ругаетесь… Кубанские казаки тоже немало пережили, но не ожесточились, как вы… – возмущаюсь я, выходя из кабинета.
За мной устремляется Рамзан.
– Не торопись, Вера: я тебя провожу…
– Не разрешаю…
Бегу по тёмной улице, боясь собственной тени. Если бы случайно натолкнулась на прохожего, то, наверное, умерла бы от страха.
Вот и знакомый дом-корабль. Забиваюсь в каюту. Как грустно одной!
Зачем я здесь? Нужна ли этим людям? Оставила отца… Так редко ему пишу… Это непростительно… Несмотря на усталость, не могу уснуть: воспоминания не дают покоя. Всё мерещится мне Игорь.
– Верочка, люблю тебя, часто вспоминаю, ты мне снишься… – шепчет он. И хотя я знаю, что сама придумала эти слова, но так приятно их слышать…
Утром открываю глаза: на часах без четверти восемь.
– Вот и первое опоздание, – нервничаю я.
Напяливаю на себя платье, хватаю портфель, бегу, распугивая щипающих траву кур. Прошмыгиваю мимо оторопевшего Казбека. Пересекаю порог школы ровно в восемь часов. К моему удивлению, в учительской ещё толпятся учителя, собирают деньги: Наташа родила ночью сына.
– Новый мужчина на Земле появился! – радуюсь я вместе со всеми.
На меня ехидно смотрит Рамзан и показывает на часы.
– Помоги! Казбек ко мне пристаёт, не дает проходу, – оправдываюсь я и краснею от лжи.
– Не бойся: он больше к тебе не подойдет, – обещает Рамзан, все так же весело глядя на меня.
Чувствую, что он понимает всё и без слов, и мне становится стыдно.
– Вера, передай Наташе, что я освобожу ей комнату в общежитии: пусть живет там с сыном…
– Всё… Не срывайте уроки! – делает замечание учителям директор.
– Скоро дети школу разнесут…
Не спеша идем по длинному коридору.
– Как ты здесь очутилась? – спрашиваю я Оксану.
– Жила в Полтаве. Познакомилась на танцах с солдатом, чернявым, красивым… Влюбилась… Вышла замуж, а после дембеля привез он меня в Чечню… Сначала жила со свекрухой – у неё своих детей куча. Я беременная, и она беременная… Рожали одновременно… Не выдержала… Голодно… Холодно… Тесно… Шумно… Теперь снимаем квартиру… Придёшь в гости – всё увидишь сама. Ну, хорошего тебе рабочего дня…
Пятый "А" встретил меня восторженно. Кое-кого я уже узнаю… Вот, вытянувшись, стоит Ахьят. Приветливо улыбается его защитница Милана, самая бойкая девочка в классе. Печально глядит на меня Галаев
Микаил. Что за беда у мальчика? Обязательно после занятий пойду к нему домой…
Уроки пролетают как мгновение. Прошу Милану проводить меня к
Галаеву.
– Его дом рядом! – восклицает девочка.
Идём по склону горы.
– Я живу тут! – радостно кричит Милана.
Удивлённо останавливаюсь: маленький оазис украинской культуры.
Низенький плетеный забор, на кольях блестят на солнце глиняные горшки. Нас встречает полненькая украиночка в вышитой кофточке, в расшитом маками передничке.
– Шо Милана наробыла? – с тревогой спрашивает она.
– Не волнуйтесь, – успокаиваю я женщину. – У вас хорошая дочь.
– Заходьте в хату, – приглашает меня хозяйка.
В комнате чисто. Везде: на рушниках, скатерти, покрывалах, занавесках – богатая вышивка. На окнах цветет герань.
– Сидайте… Вот горячи пирожечки. Вот молочко…
С трудом сдерживаю слёзы: мне кажется, что я попала на Кубань к бабушке Тане: та же речь, та же сердечность…
– Вот мои дивчата, – показывает женщина своих детей. – Мильку вы уже знаете. Она старшенька… А вон мои дивчатки-погодки…