С (не) уважением нередко получается парадоксальная вещь.
Неуважение к детям (в частности) нередко выражается в том, что взрослые не считаются с мнением ребенка, не принимают его во внимание, не воспринимают его всерьез. Что же дальше?
Очень вероятно, что из ребенка вырастет человек, не слишком уверенный в каких бы то ни было собственных мнениях. И вот такой человек говорит однажды: «Похоже, родители меня не уважали». Так вот. Не верьте, если он говорит это уверенно!
P. S. Именно поэтому с неуважением довольно трудно работать. Ведь уверенности нет ни в чем! В том числе — что родители не уважали. Может, все таки, любили? Может, все-таки, заботились? А когда читали личный дневник и рылись в столе — так это от неравнодушия. «Плохая девочка»
…это та девочка, которую не любила и не хвалила мама. Не говорила ей «ты моя хорошая»… Печальные детские воспоминания — очевидный минус в ее бытии. Зато есть плюс: плохой девочке можно делать то, что нельзя хорошей. То, что хорошим девочкам мама запрещала. Потому, что она все равно пропащая. Про время
Меньше всех умеют ждать дети. Хотя из всех людей у них больше всего времени. Потом они взрослеют и научаются ждать. Хотя им бы (нам бы) уже можно было бы и поторапливаться. И чем дальше, тем способность ждать у людей развивается все больше. В обратной последовательности к тому количеству времени, которое осталось на ожидание.
Мир абсурден. …Ах, вспомнил: «Магнолия»
Размышления о характере
Главная задача развития подросткового возраста, основная личностная работа и одновременно самая большая беда любого подростка — это непрерывные мучительные попытки угадать, кто же он такой. Ребенок не знает, кто он, и он счастлив в незнании. Подросток уже знает, что не знает и мучается. Взрослый наконец завершает этот изнурительный марафон: он выясняет, кто он и фиксирует найденное, формируя характер. И платит за эту данность тем, что характер уже не изменить. Характер — это ответ на вопрос, кто я.
Я вспыльчив, ревнив, закрыт, мягкотел, я безвольный, я терпеть не могу, когда на меня давят, я подозрителен, я тревожен или я болтлив без меры, особенно, когда никто не слушает меня. Я неразборчив в знакомствах и готов рассказать первому встречному о том, что меня волнует. Я боюсь одиночества, я нелюдим, скрупулезен или неряшлив и бросаю незаконченными каждые пять дел из десяти. Я депрессивен, но вдумчив или наоборот — легко и подолгу веселюсь, но не очень могу сосредоточиться на том, что для меня действительно важно. Я…
Список бесконечен. Все это — характер. Наш скелет и наша болезнь. Наш фундамент и наша проблема одновременно. Потому, что я точно какой-то, но именно поэтому я такой, а не другой. Я живу так, а не иначе и завидую тем, кто умеет иначе, но не так, как я. Или не завидую, если я не завистлив по характеру. В этом контексте ясно, что выражение «бесхарактерный» лишено всякого смысла. Как я живу, такой у меня и характер. И если от того, как я живу, у меня сложности, то меняя характер, я уменьшаю их количество. А для психотерапевта слова «изменить характер» означают лишь — изменить способ человека жить. Что неминуемо повлечет за собой пересмотр ответов на вопрос «какой я». И самое ценное достижение любой психотерапии — это не само изменение ответов, а допуск того, что изменение возможно.
Какая я? Например, я всегда считала, что я злопамятна. Постепенно выясняется, что это не так. Память у меня остается хорошей, но сейчас мне кажется, что есть более ценные вещи, для которых в ней стоит освобождать место.
Я никогда не любила кошек, но есть кошки, для которых я согласна сделать исключение. Думала ли я, что будут такие кошки? Никогда.
Больше всего на свете я ценила словá. В самом высоком смысле этого слóва. Когда небезразличные мне люди допускали ошибки в тексте, меня тошнило, будто я случайно съела червя. Способность человека внятно формулировать свои мысли я всегда ставила крайне высоко. Пожалуй, даже выше порядочности, хотя это в высшей мере странно, если задуматься. Сейчас я безусловно признаю, что едва ли не самый важный разговор в моей жизни состоялся в полном молчании. И можно догадаться, что тем сильнее было мое изумление. С тех пор я вообще стала меньше разговаривать.
Наверное, главная профдеформация психотерапевтов — постулирование изменений как высший приоритет.
Хорошо это или плохо? Какая разница? Сейчас я думаю, что это хорошо (или плохо), а завтра могу начать думать наоборот.:)