Он хотел нас вооружить горьким, но необходимым знанием, хотел предупредить, что путь нас ждёт нелёгкий. Это был разговор честный, бескомпромиссный и какой-то товарищеский. Ведь он тоже шёл этим путём. И хотя у него за плечами огромный опыт и глубокие знания, всё равно дорога дальше была непонятной, неясной. Может быть, отсюда и шли углублённость, доброжелательство, с которым он говорил с нами, его искренность. «Дальше ведь пойдём вместе. Готовы вы вынести всё?» — так, возможно, думал Борис Евгеньевич, разговаривая, а вернее, вместе с нами размышляя о театре.
Тогда нам было больно и обидно. Но он поступил правильно. Суровая и жестокая требовательность была нам нужнее, чем снисходительное похлопывание по плечу. Крепчают от таких закалок, а не от оранжерейно-мягкого и тёплого, а иногда и душного воздуха. Искусство — жестокое занятие, оно требует не только жертв, но и мужества, и терпения, и выдержки. Без умения мужественно переносить провал, без терпеливого ожидания результата работы, без выдержки, которая спасает тебя от того, чтобы послать всё к чёрту, без веры в свои силы — смертельно устал, выложился до конца, а надо начинать всё сначала — нельзя быть актёром. К сожалению, подчас, не желая обидеть, боясь ссоры, не ввязываясь в спор, мы находим уклончивые ответы, стараемся наговорить сладких слов, делаем вид, что получили огромное удовольствие. А актёры так жадны даже к маленькой поддержке, похвале, и не потому, что они только этого и жаждут, а потому, что в любую роль вложено столько души и сердца, что, естественно, хочется услышать отклик на сердечный посыл. Но путает эта снисходительность и постепенно, незаметно снижает критерий. И вот всё хуже спектакли, и вот всё слабее играет актёр, уверенный в своей непогрешимости и неотразимости, а мы всё боимся сказать правду и облекаем свои мысли в удобнейшие формулировки, и все довольны, кроме зрителей, которым скучно смотреть на самовлюблённых лицедеев и на набившие оскомину, затёртые до штампа приёмы маститого режиссёра.