– Куда? куда? – кричит Аксинья, замахиваясь палкой на свиней, – куда вас буревая несет?
В это время в сени врываются овцы, свиньи, коровы и даже лошади.
– Прочь пошли! Про-о-о-чь! чу-у-ш!
Работница начинает бить палкой кого ни попало и выгоняет всю скотину.
– Алена! да вели Аксинье поманить коров-то хлебом, а свиней бить палкой.
Аксинья стоит на дворе по колени в навозе, оглушенная визгом и ревом животных.
– Аксинья!
– Аксинья! помани коров-то…
– Улё! идолы! чушь! про-очь, святочные!
Стадо свиней поддевает Аксинью, и она падает в грязь и кричит, отмахиваясь палкой:
– Прочь, караул!
– Плачу деньги, хлебом кормлю, а толку нет, – продолжал приказчик, – каждый божий день шум, гам, словно ярмарка или торговая баня: ни в одном доме того нет; у людей делается все тихо, скромно… а у нас друг друга с ног собьют.
– Антон! поди хоть ты вынеси самовар.
В избе жара невыносимая, все бегают с потными и красными лицами.
– Алена! Анна! – кричит хозяйка, – подавайте капусту, чаиельник принеси… будет вам огрызаться-то! посмотрю я, ничего в вас нету рассудочка: говорю, помои вынеси на двор, она ша-аст на пол. Клади пирог на лопату!
– Ощипали, что ль, поросенка-то?
– Анна Дементьевна! работнице свиньи поняву разорвали.
– Петька! – кричит приказчик, – говорю, трубку набей, а он галку по полу волочит на веревке. Да что это такое? целый час жду самовара – никак не дождусь: я вижу, мне одно остается: завязать глаза да бежать отсюда.
– Антон! принеси дров еще.
– Марья!
– Аксинья! поди вынь горшок с кашей… Матушки! а картофель-то я забыла.
– Неси картофель!
– Выгоньте, говорю, собаку-то! – кричит приказчик, – что за народ! чистое столпотворение…
– Антон! отсеки голову другой курице… да ощипали, что ль, поросенка-то?
– Господи!
В это самое время зазвенел колокольчик и к крыльцу подъехал тарантас.
– Анна Дементьевна! гости какие-то приехали, – объявил работник.
– Батюшки! – вскрикнула приказчица, – это шиловские господа! Марья! Алена! Саша!.. принесите мне платье.
Все взапуски принялись бегать из сеней в кухню, из кухни в горницу и обратно. Поднялась такая суматоха, что шиловские господа не рады были, что приехали.
На другой день после описанной сцены Аксинья в разорванной поняве и грязном платке шла по полю с своим разутым мальчиком, у которого развевались на голове волосы и пустые рукава рубахи трепетали за спиной.
Ветер был сильный, осенний… дождевые облака неслись по небу.
– Черт тут не жил, – говорила Аксинья, – на месте не посидишь… свиньи все ноги изгрызли… словно вертел какой заведен… Пойду к куму Андрону, что будет не будет… не возьмет ли из хлеба?
– Мама! – проговорил ребенок.
– Что? – грозно вскрикнула Аксинья, – что там?
– Я есть хочу.
– О-о-о! святочный тебя…
Аксинья дала сыну подзатыльник, отдернула его вперед и вскрикнула:
– Иди!.. аль ты угорел? у-у!.. родимец! мать твоя терпит… аль ты взаправду господин какой!
Аксинья шла и все толковала про свою жизнь, время от времени утирая рукавом катившиеся от ветру слезы…
1862