Осмотрев наших «смертников», приказал снять чехлы с инструмента, чтобы посеребренные части были всегда под рукой и распустил народ по участкам.
Самая паршивая смена месяца началась. А для меня — вдвойне паршивая. И для бригад тоже, но они пока это еще не понимают.
— Пошли, Василек, пока у нас спокойное время, можно расслабиться, но не слишком. По поводу запру, я, конечно, погорячился, но считай, что дверь заперта. И поссать выходишь только когда я в штабе. Так терпи, хоть под себя делай — никто не осудит. А посмеет варежку раззявить — сам ему ту варежку зашью. Толстой суровой ниткой. Самой суровой, что в цыганку пролезет. Усек?
— Усек.
— Ты меня знаешь. Я добрый, но до случая, а сегодня самый тот случай и есть.
Пришли в штаб, я одел костяной браслет, второй отдал Васильку, проследил, чтобы одел правильно, а сам поверх плаща стал натягивать защиту. Сначала кольчугу, прямо поверх плаща, потом наплечники, наручи из толстой кожи, с серебряными клепками, наголенники заставил помогалу крепить, а перчатки пока не стал одевать. Достал и щит. Закреплю на спине, может помочь, если напор тварей будет серьезным. Многие машинисты защитой пренебрегают, не говоря уж о щите, а зря. Рабочим нашим защита вообще не положена, кроме стеганных ватников, а щиты у всех припрятаны. И хрен кто в тоннели без них сунется. Даже без серебряных накладок, щит весьма полезная штука, прикрылся им от первой атаки, а потом из-за него тюкнуть тварь.
— Слушай, а чего ты всю эту тяжесть на себе таскаешь? Знаешь, некоторые посмеиваются… — вылез со своими вопросами горе-напарник.
— Дураки посмеиваются. Меня уже лет пять чуть не на каждую зачистку в ночную смену гоняют. Почему знаешь?
— Разное говорят. Вроде как, с начальством терки.
— Да какие там терки! Такие у каждого первого. У меня в смене рабочие почти всегда целыми остаются, ну разве порвет кого мальца, но не на смерть и без увечий. А все потому, что я на острие иду и ими не прикрываюсь, как некоторые. А почему?
— Почему? — повторил Василек тон в тон мой вопрос, не знал бы его, подумал, что подкалывает.
— Мне в защите почти никакая тварь не страшна. А остальные не носят ее, от лени. Лень заниматься, вот и надеются на скорость свою. А у меня после тренировок и скорость и защита на уровне. И народ за то уважает. Что берегу их.
— Говорят, начальство могло бы, навечно тебя в ночную законопатило.
— Руки коротки.
Я подвигался, проверяя как сидит доспех. Хорошо сидит, привычно. Движения не сковывает.
— Ладно, сидим, ждем. На пульт пялимся. Чтобы сигнал не пропустить.
Сидим, ждем. Пялимся. Смена только началась, до полуночи должно быть спокойно. Пульт у нас старой, добротной работы, из тяжелого, твердого дерева, дуба, наверное. Поверху идет ряд спаренных синих камушков — машинисты с помогалами. Сегодня горят только два, мой и Василька.
Ниже — желтые камни, горит одна группа из пяти штук, это технари, дежурят на случай серьезных поломок. Сегодня по всему, придется им баклуши бить, на ночь зачистки стараются никаких работ не планировать. Только форс-мажор. И их прикрытие для нас в приоритете. Лучше всех рабочих потерять, чем одного из технарей. Обычно офицерский наряд делится, один технарей курирует, другой рабочих. По уму, нужно в смену троих ставить, минимум, один, в случае чего с техниками, другой рабочих прикрывает, третий за пультом, следит за общей обстановкой. Сегодня дело и того хуже, крутиться мне одному. Если чего (или кого) обходчики найдут, придется рабочих с горизонтов снять, и самому с технарями в прикрытии идти. Вот Ефимыч, пень трухлявый! За такой косяк морду бьют, не глядя, что он мне в деды годится!
Ниже красные камушки, гранаты, говорили. Побольше — бригадиры, поменьше десяток рядом — рабочие. Сегодня семь групп в смене, все камешки горят. Рядом с каждым камнем, кроме рабочих — костяная клавиша. Замигал камень, значит вызов идет, клавишу жмешь, костяной браслет к уху — связь. Работает только в подземке, наверху, как не старались — не хочет работать! Есть у нас под землей своя сила, что связь дает. И думается, что это — монстры. Потому как кости на все это идут особые, только те, что от жертв остались после того, как монстра ее сожрала. Вот такая у нас специфика работы. Все крутится вокруг монстр, тьмы, ужаса и смерти. Не каждый сможет. Но это в первую неделю выясняется. Правда, бывает человек лет десять под землей прослужит, а потом в один момент его раз — и перемкнет. С катушек сходит. У нас шепчутся, что это монстра дотянулась и душу сожрала. Только здесь что-то народ не додумал. Если так, то мы, машинисты, первыми бы с ума сходили, мы-то ближе всего к ним ходим!