— Мы в Тихвине тоже на кол только разбойников сажаем.
— …отправляют на тяжёлые работы.
— Воров мы вешаем, — закончил Щавель.
— Крутенько. Так всех не перевешаете ли?
— У нас свои не воруют.
— В Новгороде обхождение с ворами иное, — деликатно заметил Иоанн. — Здесь они пользу приносят.
— Был бы он просто крадун, а он колдун. Вдруг ещё чего наворожит. Колдуна перво-наперво обезвредить надо. Забиваешь ему в гузно орудие преступления и более не ждёшь от него неприятностей.
— Много ли доводилось тебе встречаться с колдунами, Щавель из Ингрии?
— У нас эльфы, — объяснил Щавель. — Эльфу пока полную задницу талисманов не набьёшь, не уймётся.
— А потом?
— Потом голову отрезать и на костёр.
— Почему на тебя не подействовала Счастливая рука? — задумался Иоанн Прекрасногорский и тут же спохватился: — Кровь птеродактиля! Вот ещё её тайное свойство. Я должен внести это в анналы!
«В чьи анналы?!!!» — с подозрением покосился Щавель на пылкого молодого человека, но тот не повёлся, мечтая о своём.
Расстались у постоялого двора, весьма оживлённого после налёта шайки. Завидев Щавеля, люд примолкал удивлённо. В нумерах он застал ватагу в полном сборе. Парни радостно кинулись навстречу.
— Что в околотке было, дядя Щавель?
— Поговорили и отпустили. Сейчас на рынок пойдём.
— Не чаял видеть тебя, — признался Альберт Калужский, — после того, что ты учинил. За убой в Новгороде положена виселица, либо общественно-полезный труд.
— За злонамеренный убой, — уточнил Щавель. — За самооборону не наказывают.
Он достал из-под топчана сидор. Порылся. Вытащил прихваченную из дома мошну.
— И того татя, которому вы сушёную руку забили, тоже… ты самооборонился?
— Конечно, самооборонился. От колдовства, — Щавель привесил мошну рядом с мытарской, одёрнул пояс, подвигался. Одёжа сидела ладно. — Объяснил в околотке. Там люди сидят не глупые, всё поняли и отпустили с миром.
— Отпустили… Даже без суда. Не могу поверить своим ушам, но верю своим глазам, — пробормотал Альберт Калужский. — Видать, не прост ты, лесной человек.
— Простота хуже воровства, но лучше толерастии, — Щавель прикрыл полой безрукавки костяную рукоять ножа. — Идёшь с нами на базар?
Гостиный двор помещался на другом берегу Волхова. Надо было миновать полгорода, чтобы добраться до него. Завернули в кабак, в укромном углу покормили Хранителей, да сами подкрепились пшённой кашей и продолжили путь на сытый желудок, дабы не сверкать глазами на торгу, понуждая купцов взвинчивать цену.
— Ты хорошее дело сделал, Щавель из Ингрии, — после завтрака лепила подобрел. — Я слышал от постояльцев, что шайка немало бед причинила богатым новгородцам. От Счастливой руки спасу нет. С ней заходи в любой дом, когда все уснут, и хоть кол на голове у хозяев теши, никто не проснётся. Многие так пострадали.
— Почему её счастливой зовут? — спросил Михан.
— Потому что в ней счастье воровское, — просветил Альберт Калужский. — Для добрых людей — горе. А вообще сие есть зело человекопротивное колдунство. Вор вора поедом ест за него, в самом буквальном смысле. Ведь этот пакостный талисман как делают? У повешенного вора надо в полночь отрезать правую руку по локоть и так плотно замотать в кусок савана, чтобы вышла вся кровь без остатка. Потом её засыпают солью и чёрным молотым перцем, сгинают пальцы в кулак, заворачивают обратно в саван и сушат недели две, пока полностью не иссохнет. Потом вешают досохнуть на солнце или кладут в протопленную печь. На этом мерзости не кончаются. Для изготовления свечи надо с трупа повешенного вора срезать всё сало, включая нутряное, и вытопить из него жир. Три части этого жира надо смешать с пятью частями свечного сала и одной частью лапландского кунжута.
— Вот чем в коридоре воняло, — смекнул Щавель. — Уж больно ты сведущ, как я погляжу. Сам-то не промышлял со Счастливой рукой?
— Что за поклёп! — возмутился Альберт Калужский. — Всякий просвещённый человек должен знать не только свою отрасль, но и смежные. Если я исцеляю людей, я должен разбираться во всём, что можно сделать с человеком и из человека, включая способы свежевания, ушивания ран и постановку представлений в анатомическом театре. Убогие колдовские манипуляции вроде приготовления Счастливой руки или какой-нибудь головы-оракула ни в какое сравнение не идут с мастерством выскребания плода из беременной бабы.
— Это-то на кой творить? — Михана чуть не вывернуло.
— В самом деле, — заинтересовался Щавель. — Для колдовства или то кулинарные изыски народов востока?