Принесли огня. В плечо парню воткнулась стрела. Он сверзился, пересчитав рёбрами ступеньки, свалил приставную лестницу и грымнулся на копёшку соломы. Щавель опустил лук.
— Отставить! — приказ вернул на улицу тишь. — Все назад!
Он направил кобылку через толпу прямо к сбитому, который уже начал шевелиться. Парень сел в соломе, вырвал стрелу. Ударила струя крови.
— Он не вампир, он живой, — зычно рассудил Щавель. — Вампиры, они мертвецы. У мертвяков кровь не течёт, а у этого течёт.
— Надо же, не упырь, — дивились сиволапые, — а могли сарай сжечь.
Щавель двинулся дальше, за ним потянулась ватага, разрезав пополам рой мужиков. Парня уже заботливо подымали под белы рученьки, винились перед ним, сердобольно причитали бабы.
— Фу-у-х, пронесло! — заметил Михан и надменно взял протянутую стрелу.
Жёлудь демонстративно втянул ноздрями воздух, скривился:
— Заметно.
Всю дорогу он баюкал на груди корвуса, как кота, а тот уютно устроился и глядел поочерёдно фиолетовыми глазами, поворачивая клювастую башку и прислушиваясь, что бормочет ему лесной парень. Только возле дома Жёлудь счёл, что жертва бессердечного работорговца оправилась от ушиба, и подкинул корвуса в воздух. Соловушка ударил крыльями, аж чёлка у коня взвилась, взмыл в небо, сделал прощальный круг в вышине, каркнул во всё горло и лёг на обратный курс.
— Пригрел? — ядовито осведомился Михан.
Жёлудь снисходительно промолчал, спрыгнул с коня.
Щавель въехал во двор верхом и спешился на крыльцо. В чужом краю приходилось подчёркивать чин. Кинул поводья набежавшему холопу, поздоровался с дородным хозяином, который вышел встречать в сопровождении стаи ребятишек.
— Мирон Портнов, — у купца была знатная ряха, окладистая борода и могучий момон, опоясанный малиновой верёвочкой.
«Лжечник, — сообразил Щавель, представляясь. — Однако, далеко забрались. Жёлудь пригрел корвуса, а князь сектантов. Торговля прежде всего у светлейшего. Впрочем, ему рулить.»
— Слыхал о тебе, боярин, — заявил купчина. — Почту за честь умакнуть вместе лжицу.
— Да будет твоя лжица всегда жирна, — ответствовал Щавель.
Дорогих гостей провели в горницу, где девки сноровисто накрывали поляну.
— Сам понимаешь, — напомнил Щавель Лузге его место.
— Да без обид, чё ты! На обиженных воду возят, — угрюмо согласился опомоенный спутник и отвалил в людскую.
За столом расселись гости, хозяин с супругою и детки мал мала меньше, все подпоясанные малиновыми шнурками. Упреждённый о прибытии высокого постояльца, Портнов лицом в грязь не ударил. Скатерть убрали блюда с цыплятами, обмазанными выпаренным греческим вином с толчёной брусникою и зажаренные оттого в такой хрустящей корочке, что дух бил столбом, когда ее сокрушали, а слюни текли в три ручья. К цыплятам подавали печёный картофель с мочёной брусникой, артишоки на пару, черемшу сибирскую солёную, кулебяку с налимьей печёнкой, сыр козий острый и сыр бабий мягкий, маринованные свиные уши и клюквенную наливку — пищу простую и полезную.
С дороги гости разохотились и навернули как следует. Портнов, видя, сколь почтил боярин его нехитрые потуги угодить, занял внимание гостей разговором. Как коренной звономудец, он торговал изделиями стекольной фабрики, но, как истый лжечник, забирался далеко на юг, за море, разделяющее земли, впрочем, богатства особого в тех краях не снискал.
— По-за морем живёт народ густо, но бедно, хуже наших голодранцев, прямо край. — Мирон шуровал картофан своей заслуженной ложкой из красного дерева, умело ведя беседу с набитым ртом. — Зовётся та сторона Ебипет, потому что здорово в тех местах плодится люд. Селятся вдоль реки, а дальше пустыня. По обеим берегам у них одна сплошная деревня, и можно год по ней идти до самых истоков, а она не кончится. Поклоняются там Аллаху и древним царям, что живут в домах размером с гору. Видал я эти дома. Они островерхие, сложены из могучих кирпичей.
— В горах кавказских есть пещера глубокая, и сидит там царь драконов без света и туалета, — поведал Щавель в свой черёд. — Имя же ему есть Сякаев. Звери почитают его как царя дорог, из железной Орды везут ему кокс. Сякаев правит зверями, а за людей там стоит шаман Генералов.
— Был в тех краях? — с нескрываемым уважением посмотрел купчина на путешественника.
— Пил воду из Терека, — многозначительно заметил Щавель.
— Ты понимаешь язык зверей?
— Так получилось, — разговор свернул в нежелательном направлении, ещё немного, и впереди замаячат корпуса энергоблоков с кладкой яиц и убитой Царевной.
Лжечник проявил то ли такт, то ли выработанную в путешествиях осторожность и продолжил про дольние страны:
— На закате лежит страна Магриб. Живут в ней скрытные, недобрые люди, средь них изрядно мошенников и предсказателей. Случилось мне попасть в Танжере на всю наличку. Развёл меня хитрован (да будет его стол пуст, а стул твёрд, комковат и зело велик для прохода!) на стопроцентную предоплату. Я свой товар давно скинул, в кармане пусто как в сиротском саду, поставок нет. Искал этого чёрта три дня по всему торжищу, но лукавые магрибцы только отводили глаза да хихикали в бороду за моей спиной. Даже базарный кадий, да ниспошлёт ему Проверка неподкупного прокурора по надзору, ушёл в отказ. Понял я, что все они при понятиях и прокинуть залётного барыгу для магрибских пацанов не грех, а доблесть. Вот такие в тех землях рыночные отношения, замешанные на круговой поруке. Тогда я пошёл к предсказателю. Он выпил ядовитой воды, в него вселился дух Мандельштама и предрёк на чистом литературном русском: «В самом маленьком духане ты обманщика найдёшь». Я прошвырнулся по всем крошечным трапезным и, действительно, в самом гумозном кабаке обнаружил плута. Стервец был укурен в дым. Я выволок его на причалы и окунул в море. Когда он очухался, я пообещал погрузить с головой и больше не вытаскивать, если он утаит хоть грош. Разумеется, денег при нём не было, но пройдоха знал, у кого перехватить. Я напоил его ядом, и мы поехали в город. Стояла чёрная-пречёрная ночь, только звёзды сверкали с тропического небосклона волчьими глазами. Я крепко держал за пазухой обережную свинцовую лжицу и приготовился дорого продать жизнь, если что. По счастью, обошлось без разбойников, коих немало водилось в портовом городе. Бесчестный кидала занял денег, рассчитался сполна, и мы поехали на мой корабль, где этот терпила заплатил отдельно за противоядие. У меня была лучшая тосканская вода, с которой часто сопровождают сделку купцы Скумбрии и Сардинии. Вряд ли в Танжере нашёлся бы к ней действенный антидот. Ещё до рассвета я вышел в море и причалил только в Марракеше, где купил кофия, злата и аленьких цветочков.
— Аленьких цветочков? — вырвалось у Михана.
— Для забав девичьих, — с благосклонной снисходительностью ответил купчина. — Не могут окаянные дуры из богатых семей без чудищ заморских для утех с извращениями.
— О как! — только и сказал Михан, похвалив сам себя за правильно выбранный путь, первым шагом по коему стал платок греческого моряка. В голове молодца завертелся хоровод магрибских мошенников, отчаянных похождений в портовых трущобах, диковинных товаров и разных тропических сокровищ, продаваемых с немалой прибылью.
— Здрав будь, боярин! — Мирон Портнов поднял во славу гостя кубок.
— И тебе, славный купец, всего самого наилучшего, — ответствовал Щавель.
Выпили.
В горницу заглянул ражий детина. Поймал взгляд хозяина.
— Кони накормлены, раб напоен, — доложил он.
— До усрачки? — спросил Мирон.
— В сопли.
— Дело! — отпустил работника Портнов.
Знаменуя сытный обед, хозяин от души пёрнул.
У Жёлудя глаза полезли на лоб.
«Так положено», — сказал ему взгляд отца.
Примеру главы дома последовали домочадцы. Над столом повеяло.